Пробуждение было приятным. По крайней мере, гораздо более приятным, чем многие до него - особенно когда дело касалось полнолуния.
Ладно, с зельем я больше так не проебывался, и в принципе, вел себя более-менее смирно, вовремя вспоминал о приближающемся полнолунии, проверял запасы аконитового зелья, даже в блядском Министерстве отмечался - куда легче прийти туда один раз, чем ждать, когда тебя схватят за жопу и вынудят таскаться по встречам неанонимных алкоголиков, которые делятся своими переживаниями и запасными трусами. Пиздец. Но когда значительная часть твоей семьи - или семьи твоей семьи, как и было в большинстве случаев - занимает различные должности в Министерстве, особо между законами не повертишься, приходится хотя бы минимально соответствовать образу современного оборотня.
Современные оборотни, блять, организованно ходят в кружки вязания и футбола, спят в одном лукошке и вылизывают друг другу раны и все остальное - смотреть противно, участвовать уж тем более. Полнолуния я старался проводить в одиночестве, по крайней мере, в какой-то момент, еще сразу после школы, я обнаружил в этом свой кайф - когда тебя не сверлит полночи какой-то надзиратель, которому на тебя насрать, лишь бы никого не сожрал, можно делать что угодно. Ладно, на самом деле, когда школа кончилась, следить за мной стало элементарно некому - не Вернону же, в конце концов, это делать. Так что я выцыганил у Уэбба ключ от подвала и каждое полнолуние проводил там. Из этой уже устоявшейся традиции было всего два исключения. Первый - это сегодняшняя ночь. Второй случился в позапрошлый раз.
Тогда я забыл выпить зелье, просто забыл, какой был день - слишком много событий случилось, слишком много дел нужно было переделать, к тому же, я задержался в магазине, и возможности успеть уже не было. Тогда я решил не подвергать весь Лютный еще большей опасности (хотя что может быть опаснее, чем сам Лютный) и по-быстрому съебаться в какой-нибудь лес, который я более-менее знал.
И как забавно оказалось потом, когда матьего кудрявый оказался слишком близко для того, чтобы не отправиться туда вместе со мной.
Тем более странным казалось его предложение провести эту ночь у него, его неловкое "может, сегодня ко мне?", и еще пара не особенно ловких шуток от меня на эту тему, прежде чем я понял, что именно он предлагает. Нет, я подозревал, что мой лучший друг - тот еще дебил, ну то есть, у него разве не написано это крупным шрифтом на морде лица? Но прошлое полнолуние он провел со мной под предлогом возможности победить страх (а сам пялился на меня полночи, почти не моргая, и вздрагивал от каждого движения хвоста), а теперь и это.
Может, сегодня ко мне?
А почему и нет. У Брэйди дома тепло и уютно, все лучше, чем подвал "У Кобба&Уэбба" да старый матрас, притащенный туда для удобства - не на камнях же голых спать, я пусть и волк, а жестко все равно. В общем, я согласился и не терзался особенно мыслями на тему "почему он это вообще делает" - мне не было страшно, что что-то пойдет не по плану, аконитовое зелье штука такая, осечек не дает, тем более если оно перекочевало прямо из рук министерского работника в лапы оборотня. Но Брэйди было страхово - и продолжало быть. Я не знал, что он видит, смотря на меня-волка, и не был уверен, что хочу знать. Я помню, каким нашел его утром в той хижине - окровавленным, теряющим сознание, я отлично помню, что это была только моя вина и ничья больше, и что я всю жизнь буду вымаливать у него прощение за это. Хочется ему видеть волка в полнолуние - получите, распишитесь, мне совсем несложно, пусть я вообще не понимаю, зачем ему это - я бы на его месте вообще, наверное, постарался забыть обо всем этом, и за километр обходил бы себя в полнолуние, но то Брэйди с его глупым мозгом, работающим относительно моего как-то вообще альтернативно.
Сейчас он бормочет что-то у меня за спиной, и перекидывает руку через меня, утыкаясь носом в затылок и выдыхая. От такой близости меня перетряхивает - конечно, под ночь с волком обниматься ему было очень клево, мягкий, горячий, уши бы он еще не щупал, и вообще было бы замечательно. Но обниматься со зверьем и с голым человеком в постели - таки разные вещи. Поэтому я, не поворачиваюсь, тыкаю его пальцем куда-то в ребра.
- Гилрой, - говорю тихо, потому что сам еще не уверен, так ли уж сильно я хочу его будить. В этот раз он тоже полночи пролежал, разглядывая меня, не выспался, наверное, бедняга.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]

Если бы каждое утро после полнолуния начиналось именно так, я бы, скорее всего, ждал его как ребенок Рождества. Дни бы считал ради такого, налегал бы на Брэйди с фразами типа "ты точно не против?" так часто, что надоел бы ему совершенно, и тот бы триста раз пожалел, что вообще предложил. Если бы за мучения обращения давалась такая награда, я был бы счастливейшим оборотнем, потому что чувствовать себя настолько хорошо после того, как ты всю ночь провел себя буквально в волчьей шкуре - это редкость.
Грязный одинокий матрас в подвале магазина заменен на удобную и теплую кровать, гнетущее одиночество и страх огласки подавлены сопящим рядом Брэйди. Последним идиотом Гилроем, который даже не просто узнал о том, что я оборотень и не бросил, нет, если бы все было так просто. Этот идиот Гилрой попался мне в полнолуние, когда я забыл выпить зелье, когда голодный, жаждущий человеческой крови волк носился по лесу в поисках добычи. Учитывая то, что Брэйди находился рядом с самого начала - в поисках совершенно определенной, длинной и кудрявой добычи.
И даже после этого он не отвернулся. Какое там не отвернулся, он даже не избегал меня после кампании "спасти дебила", хотя имел полное на это право. По крайней мере, я бы понял, если бы он начал меня избегать. Есть вещи, с которыми нужно смириться, и часто для этого нужно время. Брэйди срал на такие правила, все время, что могло быть отведено на попытку смириться с новой реальностью, он тратил с умом.
А в полнолуние пришел ко мне.
Поставил перед фактом: теперь все будет так, а не иначе. И я согласился, потому что теперь я задолжал ему столько всего, и пора было выплачивать этот долг, хотя бы частично. Ну и из-за чувства отвратительного одиночества, конечно.
Когда ты настолько непохож на остальных, ты ощущаешь между собой и миром прозрачную стеклянную стену - стану, которую не видишь, пока однажды не впечатаешься в нее лбом. Есть события, которые никто не может пережить, кроме тебя, и следовательно, никто никогда не поймет тебя в полной мере. Для мира, что магического, что нет, оборотни всегда были опасным зверьем, которых стоит держать подальше от общества, даже вне времени полнолуния. Сейчас все, конечно, изменилось, но это самоощущение - что ты один против целого мира - осталось. Это можно было бы назвать памятью предков, но кто знает, как именно оборотням передается эта самая память. Не через слюну же. Или все же через нее?
Я боюсь раскрываться что незнакомым, что близким, несмотря на то, что век ненависти к оборотням давно прошло, несмотря на то, что теперь существуют целые программы реабилитации и прочая поеботина, и именно поэтому принятие Брэйди бьет под дых и не дает спокойно дышать. Вообще дышать не дает его внимательный и напуганный до усрачки взгляд, которым он буравит меня чуть ли не полночи, пытаясь успокоиться и не пугать меня - и мы оба облегченно вздыхаем, когда он, наконец, засыпает. Зарывается носом в темную шерсть, перебирает ее пальцами и тепло размеренно выдыхает. Ему сейчас ничего не снится. Ему сейчас достаточно хорошо и так.

Брэйди не хочет просыпаться; Брэйди прижимается губами к шее, начиная тем самым победный марш мурашек от того места и ниже. Я закрываю глаза, ощущая всем телом его позади себя, сонного, расслабленного, но, видимо, недостаточно, потому что через мгновение он уже закидывает мне на бедро свою ногу. Блять, отрастил себе. Блять.
Блять.
Потому что если Брэйди изо всех сил спит, то я нет. Совершенно. И попытка не думать о том, насколько он сейчас близко ко мне, высшими судьями не засчитывается, потому что слишком слабая и жалкая. Да и не хочется мне отгонять от себя эту мысль, положа руку на сердце - не хочется. Мне думается сейчас только о том, насколько ему сейчас уютно, и что мне достаточно уютно для того, чтобы пролежать так ближайшую вечность - или у меня найдется смелость сдвинуть градус еще. Мне и так достаточно жарко под этим чертовым одеялом, в которое он меня закутал уже ближе к утру. Я осторожно перехватываю его руку и переворачиваюсь, чтобы оказаться к нему лицом - нелепо сминаю пальцы своими и смотрю в глаза, все еще сонные, ничего не понимающие. Безобразно красивые, на самом деле.
- Гилрой, - отвечаю я, помедлив. Действительно, почему бы и не начать утро с его имени - дважды. Действительно, почему бы и не наклониться немного вперед, мягко касаясь носом его щеки и внимательно наблюдая за реакцией, а затем поцеловать, не встретив совершенно никакого сопротивления. И сжать уже не его пальцы в своих, а ладонью его ногу на своем бедре.
Блять.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]

Гилрой Брэйди - идиот.
Впрочем, Уэйд Дурсль не отстает ни на шаг, бежит рядом, идет ко дну. Дно, по-видимому, очень привлекательное и полное всякихх сокровищ, потому что спуск выходит стремительным и торопливым.
Я скрывал это от него долбаных шесть лет, шесть лет о моей ликаптропии знали только родственники, учителя и работники Министерства - одним словом, взрослые, с которыми в том возрасте ни поговорить нормально, ни рассказать о своих страхах. Я смертельно боялся загрызть кого-нибудь, перед полнолуниями меня преследовали кошмары с участием приглашенных звезд - моих мертвых друзей. Брата. Брэйди тоже там был, конечно, как неизменно лучший друг, как тот, за кого я боялся едва ли не сильнее брата, потому что Вернон был в башне Рейвенкло, в окружении своих однокурсников, а Брэйди вот, на соседней кровати, и если бы он только знал.
И что тогда? Отвернулся бы? Потребовал бы отселить его? Коллин Брэйди выгоняет меня из общей факультетской спальни после того, как я рассказываю ему, что я оборотень? Да от него можно было бы ждать разве что радостных повизгиваний из разряда "вау, мой друг что, правда..."
Правда. Правда и в том, что я сам избегал говорить об этом вслух, даже с теми, кто был осведомлен, я не разговаривал на эту тему вообще - отвечал на стандартные вопросы, заполнял дебильные анкеты, тщательно следил за календарем - хотя это, скорее, за меня делали, слишком уж боялись. Конечно, бушующий оборотень в Хогвартсе - это что-то из разряда учебных лет моего дяди, но точно не нашего времени. Быть оборотнем в принципе не так уж и весело - знать, что раз в месяц ты превращаешься в жаждущее крови чудовище (я как-то пытался шутить про женщин, но чот нихуя не смешно), и стоит тебе хотя бы раз забыть принять зелье... выйдет то, что вышло два месяца назад.
То, что я видел в своих кошмарах с тринадцати лет, все-таки произошло.
Нет, он не умер - иначе я сам себя бы заживо сожрал - и даже не стал оборотнем сам. Я буквально загнал его, и если бы не тот подвал, черт знает, что бы произошло.
Ладно, не так.
Все мы отлично знаем, чем бы все закончилось, если бы там не было этого подвала.
Насколько нужно быть дебилом, чтобы после этого лезть на рожон? И насколько я должен быть дебилом, чтобы позволять ему это? У Брэйди крыша поехала окончательно - никто, конечно, не сомневался, что она у него и до этого конкретно протекала, стоит хотя бы посмотреть, какие шмотки он на себя цепляет - но на этот раз во всем происходящем был виноват только я. И при всем этом, я ему потакал.
Надо бы положить этому конец, - говорю себе я, целуя его глубже, прижимая к себе сильнее, неспособный не то, чтобы остановиться - вдохнуть неспособный. Потому что даже воздух сейчас не настолько важен, как его прикосновения, как его обжигающая близость - и я готов уже совершенно потерять голову, ухнуть на это дно прямо за ним, когда Брэйди вдруг отстраняется и смотрит мне в глаза. И это как будто сбивает с пути, с такого как будто четкого и довольно прямого, заставляет зачем-то задуматься. Может быть, это действительно просто последствия от обращения, может быть это...
В какой-то момент Брэйди в моих глазах становится жертвой, и я прямо сейчас готов позорно сбежать, лишь бы не дать оборотню внутри меня сделать что-то плохое.
Но морок развеивается, когда он тянет меня к себе обратно, целует уже сам, не дает поводов для мыслей о том, что ему хоть что-то из происходящего не нравится. Перекатывается так, чтобы оказаться на мне верхом - и я почти смеюсь, потому что господи, хоть кто-нибудь мог это предвидеть? Остановить бешено мчащийся поезд теперь точно не получится, и я забираюсь руками под его футболку, давлю на поясницу, заставляя прижаться сильнее, и в два счета стягиваю с него нахрен не нужный предмет одежды.
Он стонет, и его стон проходится током по оголенным нервам, заставляет выгнуться и забраться ладонью в волосы, крепко сжать кудри, оттягивая их, и мне бы притормозить хотя бы немного, но
но я, кажется, этого совсем не хочу. Тем более что он совсем не против, когда я прижимаюсь губами к его шее, царапаю нежную кожу зубами, оборотень я или кто - пускай он это не забывает.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]

Он стонет в ответ, и этот стон пробегает по моим нервам как по проводам, искрит, заставляет выдохнуть шумно и улыбнуться - бешено, почти скалясь, в теплую влажную кожу. Этот стон как полная противоположность криков и хрипов боли, которые я слышал от него же в то самое утро, когда обнаружил его, загнанного и окровавленного, со сломанной ногой, и это как и все наши отношения, как маятник, туда-сюда раскачивается, остановиться не может, потому что остановка равносильна смерти, потому что даже воздух не нужен, хотя легкие горят от постоянного бега, от обжигающе горячего воздуха. Мир вокруг то ли замирает, то ли бежит в три раза быстрее, но это не имеет значения, пока мы оба здесь, на этой чертовой кровати, пока Брэйди в моих руках, вздрагивает и принимает каждое мое касание так, будто все идет так, как и должно, так, как будто всегда только так и было. И это мне нравится безумно, потому что он - тот самый человек, которому я доверяю безоговорочно, бездумно, которого время от времени ненавижу так сильно, что готов расквасить эту несчастную рожу, чьей жизнью дорожу гораздо больше, чем своей.
Я выгибаюсь под его рукой и прижимаюсь губами прямо под подбородком - какое-то особенно извращенное удовольствие мне доставляет мысль, что его кожу, вероятно, колет моя щетина, и еще большее удовольствие появляется от мысли о том, что он наверняка подобного не испытывал. То же можно сказать и обо мне - не о ситуации в целом, или о ней, или черт знает что сейчас происходит, и сейчас не время анализировать, просто...
Я чувствую его ладонь на своем члене и резко, рвано выдыхаю, несильно царапая короткими ногтями спину. Черт.
- Книжку напиши, - почти рычу в ответ, больно кусая его нижнюю губу - чтобы не зарывался - и делаю, наконец, то, что должен был сделать еще в самом начале, провожу ладонями вдоль его тела и стягиваю к чертям трусы, давай устроим уже революцию в этой постели, хватит болтать, придурок, наговоримся еще. Волком я становлюсь только раз в месяц и только на ночь, но сейчас, кажется, магия ликантропии дала сбой - я снова тянусь к его шее в стремлении оставить на ней свои метки, чтобы его дебильные шарфы имели хоть какое-то практическое свойство, сжимаю пальцы в волосах и легко похлопываю его по руке, призывая прекратить - цепляюсь за его бедро и прижимаю к себе сильнее, чтобы обхватить ладонью оба члена и двинуть бедрами, впиваясь в его губы своими.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]

Мне нравится, как он стонет. Мне нравится, как он выгибается мне навстречу, как прижимается сильнее, так, что кажется, еще немного - и мы просто растворимся друг в друге. Открывая глаза, я вижу его лицо, и мне так нравится, как он сейчас выглядит, что бы ни произошло завтра, через неделю, вечность спустя - я никогда не буду жалеть о том, что происходит сейчас.
В этот момент он нравится мне так, как никто и никогда. В этот момент я, прижимаясь открытым ртом к его плечу, ощутимо кусая и проходясь языком по коже, что это - лучшее, что я когда-либо испытывал, едва ли не самое главное, ради чего я жил все это время. Он целует меня так жадно, будто от этого зависит его жизнь, и я не собираюсь сбавлять обороты. По крайней мере, до тех пор, пока он не разрывает поцелуй и пока не смотрит на меня взглядом, в котором так явно читается...
Сердце пропускает удар, легкие сжимает от пропущенного вдоха, я замираю сам - на пару секунд, не больше, но они кажутся тянущейся бесконечностью. Бесконечностью, в конце которой я улыбаюсь и, убирая руку с его спины, мягко касаюсь ладонью его щеки.
И целую так аккуратно, как будто до всей этой обнаженки и постельных сцен еще целая вереница свиданий и знакомство с родителями.
Впрочем - не с его. А я моими он знаком уже очень давно.
И это будто бы ничего не меняет, наоборот - все идет достаточно тривиально, но эти его слова что-то надламывают во мне. Я смутно понимаю, что что-то неуловимо меняется - прямо сейчас и не сможет стать прежним, но сейчас настолько не время для размышлений, что я теряю этот момент, теряюсь в его темных глазах. Спрашивать "ты уверен?" нет никакого смысла; был бы не уверен, не сказал бы этого никогда и ни за что, но как раз то, что он готов, то, что он хочет этого...
Я обнимаю его снова, обеими руками, утыкаясь носом в шею, теряясь в его запахе и его близости; нет ничего удивительного в том, что мне хотелось его сожрать; это же так очевидно, что я не могу жить без него.
- Хорошо, - я мягко укладываю его на постель, касаюсь губами щеки, провожу пальцами следы от собственных зубов на шее, и:
- Я тоже этого хочу.
Я не вру ни капли, я так же чист и искренен, я не вижу смысла останавливаться - сейчас, вообще. Мне невыносимо хочется его всего, и скользя губами по его телу, очерчивая пальцами царапины и незаживающие шрамы от нашей погони - стыд смешивается с восхищением и возбуждением. Он знает, насколько он красивый? Почему я всегда знал это, но никогда не обращал на это внимания? Как так вышло, что мы оказались в одной постели только сейчас, почему я терял столько времени?
Время - растягивается как резинка, сужается до размеров секунды, взрывается и перестает существовать. Я смотрю ему в глаза, запоминая, стремясь запечатлеть навечно в памяти, как он выглядит прямо сейчас, а потом опускаю голову, чтобы сделать то, чего я раньше никогда не делал. Потому что я действую по наитию - потому что этого я сейчас хочу больше всего. Потому что ошметки разума после превращения еще не собрались воедино - потому что я еще не готов сказать самому себе нет.
Пальцы движутся дальше, и наградой за мое старание становится очередной стон - куда более звучный и глубокий, чем предыдущие. Звук прошивает меня насквозь, продевает сквозь все тело тонкие лески-ниточки, заставляет повиноваться - и черт возьми, я ничего не имею против.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]

Мне не отследить это безумие, не понять, как раньше я мог не замечать этого, не замечать того, что сейчас тщетно пытаюсь запечатлеть в своей памяти. Он потрясающе, безумно красивый, и он так отзывается на любое мое движение, на любое прикосновение, что в каждый такой момент мне кажется что у меня - или у него - сейчас остановится сердце. Это слишком прекрасно и, драккл меня раздери, слишком сладко, настолько, что не может быть со мной.
Не может быть с нами обоими.
Словно бы это происходит с кем-то другим, словно бы мы с ним не знакомы с первого дня первого курса. Словно бы не мы прошли всю жизнь с того момента вместе - за исключением того времени после выпуска. Словно я знать не знал, кто такой Гилрой Брэйди, и кем был когда звался Коллином. Словно я открываю его заново, вскрываю, обнажая все то, что было заперто на замок раньше, но теперь открыто. И я, благодарный за такое откровение, слушаю внимательно, касаюсь - осторожно, боясь разрушить момент, боясь навредить ему, и вот это, кажется, останется страхом на всю мою оставшуюся жизнь. Потому что проводя ладонью по его телу, я натыкаюсь на незажившие шрамы с той ночи, потому что на бедре у него по-прежнему длинная полоса, не алая, но все еще зметная. И то, как он стонет, выгибаясь с очередным движением, пока я прижимаюсь губами к его животу, действительно становится для меня откровением.
Какой же он все-таки придурок.
Любой нормальный человек после того, как его чуть не задрал оборотень, перестал бы общаться с этим оборотнем как минимум, как максимум - рассказал бы обо всем Министерству.
Как мне повезло, что Гилрой Брэйди разве что совсем отдаленно похож на нормального человека.
Мне на самом деле чертовски повезло с ним - сердце замирает, когда я тянусь вверх, к его губам, и не даю времени на передышку, прежде чем войти. Но не страх топит меня, а нежность, волнами исходящая от его рук, обнимающих меня, от его волос, которые лезут мне в лицо, когда я опускаю голову, чтобы прижаться губами к его шее. От его тела, слишком горячего, чтобы я не потерял голову.
Какое-то слово вертится у меня на языке, пока я провожу ладонью вдоль его тела, и исчезает с первыми толчками.
Наверное, это было не так уж и важно.
[icon]http://s3.uploads.ru/NVhv4.gif[/icon][sign] [/sign]