Обеденный перерыв - и Брэйди убирается как можно дальше от фабрики, где видеть уже не может все эти подошвы и выкройки, бесконечный конвейер машин и ботинок для товарищей из Партии, то есть - куда лучшего качества обуви, чем когда-либо обует на ноги хоть один прол. Машины, в общем-то, делают большую часть работы, но штат завода всё равно велик: кто-то должен присматривать за железками и таскать тяжеленные ящики с готовой продукцией - от конвейера на склад, от склада до машин. Брэйди в числе последних, и именно поэтому у него так ноют мышцы и болит спина, и пальцы в занозах, несмотря на толстые перчатки. Но он не жалуется: хорошо, что работа вообще есть, хотя бы и временная - Партии, видно, снова приходится догонять трёхлетку, и пусть газеты всё равно соврут, было бы неплохо выполнить хоть треть громко заявленного плана, вот и кипит работа на фабрике, вот и находится чем занять лишнюю пару рук.
За эти мысли, конечно, Брэйди бы взять да распылить, за каждую из них.
За то, что почти не использует поганый новояз - тоже.
За то, что, таясь, по подворотням, несёт за широким руковом рабочей униформы потрёпанный томик тридцать лет как запрещённой книги - особенно. За это его можно было бы распылять хоть каждый день.
Майлз, впрочем, убил бы раньше, если бы узнал. Брэйди один раз уже нарвался, и не на кого-нибудь, а на Александра Крама, и, не окажись тот настолько... гхм. Альтернативным всему, чем Брэйди представлял себе главного агитатора Партии, некому нынче было бы удирать в обед из-под грозного взгляда надсмотрщиков; некому было бы оглядываться через плечо и уходить вдаль, вглубь родных нищенских районов, чтобы ни одна собака - не засекла. Чтобы никому не было дела.
А что поесть ни за что не успеет, чтобы обернуться на смену вовремя, так то не важно, покуда есть пища духовная.
Несмотря на хитроумные плутания под арками да в узких проёмах между зданий, Брэйди отлично знает, куда идёт. Вот оно, вот уже прямо перед ним: чёрная зияющая дыра на месте двух жилых домов - выбоина в оскале города. Сюда около года назад упал снаряд; с тех пор давно уже отчаялись найти выживших и даже останки почивших, давно растащили то, чему удалось уцелеть, и что хотя бы условно в хозяйстве пригодилось бы. Проще говоря, от домов не осталось ничего, даже кирпичи, те, что получше, нашли новых хозяев. А посему -
больше сюда не приходили. Зачем? Помнить о трагедии? Но что то за трагедия, если случается так часто, что даже перестаёшь вздрагивать от свиста пикирующих снарядов где-то совсем не далеко. Так, прискорбная реальность. О реальности нет нужды искать напоминаний, она перед глазами каждый день.
Так что нет, здесь не было никого, особенно в рабочее время. И Брэйди обычно невозбранно пробирался сквозь обломки, находил место поукромнее и прятался там - от мира, в мире другом, не настоящем, но куда как более живом.
Вот и сегодня - подходит к краю выбоины, смотрит - в черноту и разруху прямо перед ним. Невесело кривит рот, напевает тихо:
-  Oh it really is a werry pretty garden
And Rye 'ouse from the Cockcroft could be seen
Where the chickweed man undresses
To bathe 'mong the water cresses
If it wasn't for the 'ouses in between.
Он понятия не имеет, откуда взял эту песенку: Майлз напел в подпитии? Или, быть может (горло невольно сжимает), её когда-то в несбыточном прошлом напевала мама? Потому что тоже - дурацкая, но настоящая, не из того дерьма, которое звучит из приёмников день и ночь, рифмуется, цепляется противными насекомьими лапками за сознание, но не несёт и толики смысла.
Он слишком ясно слышит разницу, всегда слышал, в отличие от других. За это вот тоже - почему ещё не распылили? Преступление мысли, как оно есть, нон-стоп, 24/7. Какое счастье (о да, счастье!), что Партии нет дела до пролов.
Брэйди поворачивает голову вправо, не осознавая даже, что реагирует на звук, - и вздрагивает.
Больше, чем от свиста пикирующих снарядов, да.
В его сторону направляется, проходя под аркой подвортни, партийный, прости господи, член. Если бы не было очевидно по одежде, выдала бы походка, нарочито бесстрастное лицо с пустыми глазами - такие твари здесь редки, но Брэйди видит каждую из них издалека.
- Вспомнишь солнце, вот и лучик, - бормочет он и хмурит брови, но... не от неприязни.
Его вдруг колет что-то, странным, тянущим за сердце узнаванием.
Он не понимает.
А потом перестаёт фокусироваться на уложенной бороде, ловит взгляд, смотрит прямо в глаза... и забывает дышать.
"Уэйд".
Имя почти срывается с губ, но он срывается с места прежде, хочет добежать, хочет убедиться, что это действительно он - его верный друг детства, с которым не виделись, сколько... пятнадцать, двадцать лет? Он ведь помнит? Брэйди же не ошибся?
Брэйди ошибся в траектории - это точно.
Спотыкается о развалины, падает, проезжаясь коленом по камню, морщится - не от боли, от осознания, что придётся штопать форму, и за это точно вычтут из талонов.
Он поднимает глаза.
Уэйд Дурсль успел подойти так близко и стоит над ним, но смотрит... куда-то мимо. Вниз.
Брэйди следит за его взглядом, опускает свой - и холодеет.
Рядом с ним, беспомощно распластавшись смятыми страницами, лежит предательски "Пигмалион".

[status]the one who got away[/status][icon]http://se.uploads.ru/RiTm9.gif[/icon][sign][no] hope for a prole[/sign]