Он ездит по миру и находит себя в Сеуле — там красиво, интересно, и работа ему нравится. Культура Кореи — в красоте, и у него этого хватает.
Ему девятнадцать, и её зовут Нин. Она из Таиланда, ее родители какие-то магические дипломаты, она рано стала независимой, и в Сеул ее тоже занес контракт. Им весело вместе — она говорит, что он необычный и учит его языку, который для неё сам — неродной; он учит её пить так, чтобы не было похмелья, и русским матам. Ей тоже девятнадцать, и она тоже хранит в рукаве радужный секрет. Открытый, конечно, секрет, потому что индустрия не позволяет кому-то иметь что-то своё.

— Мне парни вообще нравятся.
— Мне тоже.
— И девушки тоже.
— А вот мне не очень.

Идея звучит смешно, потому что на дворе Новый год, а они — одни в квартире и пьют уже третий день. Нин наутро говорит, что было странно; он говорит, что он точно гей. Он хочет написать Норману, чтобы посмеялся, но передумывает.
Работа разлучает их на несколько месяцев, а в апреле она появляется у него на пороге, яростный взгляд и сжатые кулачки.

Нин девятнадцать, и она на четвёртом месяце. Алекс не может дышать. Она не хочет делать аборт, но она не готова. Как будто он, блядь, готов, и он не может дышать.
Они говорят долго, и он держит её руку, и боится смотреть на живот. Он думает об отце. Вспоминает своё детство, и клянётся тогда себе, что никогда его ребёнок не будет в четыре года знать, что это нормально, когда мама извиняется, а папа не улыбается. Он принимает тогда решение, со всем взрослым крамовским пафосом.
Он просит Нин дать ему два месяца. Собраться с собой, подышать, пока он ещё может. Она не верит, что он вернётся, но не потому что не доверяет — а потому что всего боится.
Алекс оставляет ей ключи от своей квартиры, и летит обратно в Париж. Там его старый спорткар, собранный ещё когда он только приехал, с какими-то хипстерами-полукровками; он заправляет бак и едет в Москву.

Нин удивлена, когда он возвращается. Пузо уже больше, и он наконец на него смотрит. Она обещает полную опеку, только лишь бы позволил иногда видеться. Он кивает и заставляет ее поклясться, что она не пожалеет. Он знает, что когда-то она все же пожалеет; но пока ему этого достаточно.

Алексу двадцать, и у него на руках двухмесячное чудо. Она красивая до невыносимого, и похожа на Нику — это больно, потому что они, черт побери, близнецы, а похожа — на Нику. От сестры все ещё ни слуху ни духу, и ему больно. Но он в порядке.
Эшли пишет ему первая, прознала от Катарины, и поздравляет, и говорит, что верит в него, и просит назвать ребёнка как-то просто, но красиво. Они с Нин сходятся посередине — накладывают вето на грубые славянские имена и непроизносимые тайские; и записывают ее как маленького ангела — Чон-Са Джоанна Крам. Он предлагает Нин добавить и ее фамилию, но она смеётся сквозь слезы и шутит, что они и так над ребёнком поиздевались.
Нин уезжает в Милан в апреле, долго-долго прощаясь с Чонсой; после этого, Алекс получает от неё регулярные письма и звонки; и видит ее раз в несколько месяцев. Она счастлива. Ей тяжело поначалу, но она счастлива.