Дирк смотрит на свои ладони, из одной торчит осколок малинового цвета стекла, вокруг которого сочится кровь, его собственная, но он не чувствует боли. Проклятая склянка. Если бы он только знал, он бы нашел и разбил её раньше, когда еще можно было избежать таких грустных последствий. А теперь (сейчас? тогда?) колдомедики из Мунго только развели руками, обещая старшим Принцам, что сделают всё, что в их силах, чтобы нейтрализовать действие яда, который приняла Деметра.
- Дирк, а где мама, папа и Деми? - он слышит голос за спиной, и оборачивается к Терезе, за спиной которой маячит Терранс. Смешные. Младшая вытянулась и обогнала брата на половину головы. "Дабл-Терри" или "Терри в квадрате", так они их называют. Близнецы только отучились свой первый год в Хогвартсе, и вернулись полные впечатлений, вот только дома, куда их привезла няня, они находят только старшего брата. И в этом виноват только он - дома ведь никого больше не было. Если бы он не поссорился с сестрой несколькими днями ранее, если бы выслушал её, когда она просила его внимания и понимания, может быть всё было бы совсем иначе. А сейчас никто даже не знает, выживет ли она, и только стекло этой проклятой склянки напоминает ему, что он сам еще жив. Он собирается что-то ответить младшим, он ведь должен что-то им сказать, но вдруг всё ныряет в темноту.

Выход из воспоминания подобен чувству, как будто только что вынырнул после погружения под ледяную воду. Воздух пронзает легкие, и Дирк чувствует, что он задыхается, и только одним взглядом просит друзей остановиться. Не сегодня. Они все слишком устали. Он не вытянет это еще раз. Ни Дарла, ни Агильберт не знали до сегодняшнего дня, и теперь Принц сам не может понять, как смотреть им в глаза после того, что они видели. Разумеется, всем было понятно, что его, Дирка, вины в этом не было никакой, но сам он, даже спустя три года продолжал винить именно себя. И никакие уговоры в этом не помогали. Дирку всё еще кажется, что ему мало воздуха, он рефлекторно хватается за запястье Агрильберта, стискивая пальцы так, что костяшки белеют, пока наконец не соображает, что, вероятно, делает другу больно.
- Прости, - тихо выдохнул Принц, разжимая пальцы, и взял у Дарлы из рук пузырек кивая и делая глоток. Кажется, это не очень-то помогает. Ему куда скорее сейчас поможет выпить чего-нибудь крепкого и горького, чтобы прокатилось в глотку, оставляя за собой огненный след, выжигая все дурные мысли изнутри. Ради этого ему приходится достать палочку, чтобы призвать бутылку из гостиной и сделать еще один жадный глоток, только теперь уже спиртного. Он настолько подавлен, что даже не ощущает толком вкуса того, что пьет, и ленится посмотреть на этикетку. Какая нахрен разница, что это вообще? Прикручивая пробку на место он ставит бутылку на ближайшую полку и протягивает Дарле руку, потому что она тянется к нему, падая, потому что и не может, и не хочет сопротивляться, вовремя подставляя руку, чтобы не придавить её совсем уж.
- Что? Брови? - Дирк усмехнулся, коротко поцеловал Дарлу в нос и сполз на бок, а после и на спину развернулся, буравя взглядом потолок. Тяжелые, болезненные воспоминания будто отвампирили всю энергию, а в сочетании с новой, совсем нелегкой магией, силы вовсе иссякли.
Комната погружается в темноту, но это только делает лучше. Теперь ему хотя бы не надо бояться случайного взгляда прямо в глаза, потому что его не покидало ощущение, что такой взгляд всё еще будет видеть его насквозь, а это заставляло его чувствовать себя далеко за пределами собственной зоны комфорта. Разумеется, никто не обещал, что будет легко, и они сами захотели попробовать, но Дирк отчего-то не думал, что будет именно так. Надеялся отделаться куда более малой кровью.
- Отрастил квоффл! - Принц даже может выдавить из себя какое-то подобие смешка, когда Фонтейн толкает его, но всё же двигается, разумеется, подтягивая Дарлу поближе, приобнимая за плечо, чтобы устраивалась удобнее и коротко целуя в макушку.
- Эй, всё в порядке? - не понятно, к кому именно из двоих он обращается, если вообще хочет ответа на этот вопрос.

Иногда разговоры - это лишнее. В мире Фонтейна разговоры лишними были даже слишком часто, но ему это не мешало. Всегда были другие, которые будут болтать за него. Ему хватало лишь изредка вставлять реплики, наслаждаясь достигнутым результатом. Колкие, часто злые, иногда остроумные фразы. Дарла и Дирк могли болтать, Агильберт же был молчаливым слушателем.
Сейчас слова казались особенно лишними, казалось что слова могут всё только испортить. Короткие фразы, которые друзья бросали друг другу были максимумом словестной коммуникации на которую они сейчас способны. Ответа на вопрос Дирка у Агильберта и вовсе не было, ответ на этот вопрос всегда казался слишком сложным. Слишком относительное это понятие "в порядке", слишком размытое. Когда все были насколько выжаты никакого "в порядке" вовсе не существовало.
Существовало только зыбкое равновесие между ними тремя. Дирк, Дарла и Агильберт. Трое, которые делили слишком многое. Много общих тайн, много общих воспоминаний, много недосказанности. Фонтейн уже очень давно привык к тому, что Дирк никогда не будет его, не будет их двоих, всегда рядом будет Дарла. Но на удивление в эту самую минуту это его почти не тяготило. После всех этих воспоминаний, казалось что так даже лучше. Так даже правильнее. Дарла была некой стеной между ним и Дирком. Вполне возможно, что не будь рядом Дурсль, и Агильберта рядом с Дирком уже бы и не было. Между этими тремя была какая-то поразительная химия, которую нельзя было объяснить не на одном из человеческих языков, не существовало верных слов. Фонтейн был не в восторге от Дарлы, но несмотря на это она была таким родным человеком, что без неё он уже и не представлял своей жизни. И без её поступков, выходящих за грани разумного.
Агильберт столько раз видел, как Ди и Ди целуются, что привык закрывать на это глаза. Ну да, они совсем не стеснялись проявлять свои чувства рядом с другом, а он давно смирился с этим, делая вид, что ничего и не происходит. Вот и сейчас он продолжал буравить взглядом потолок, предпочитая никак не реагировать на нежности между друзьями. Это ему они были лишь друзья, они же вдвоем представляли друг для друга целую вселенную. И иногда Агильберту странно было осознавать, что он тоже часть этой вселенной.
В первую секунду хотелось задать вопрос. Спросить, что Дарла делает, зачем она это делает. Но сейчас, когда её губы были так близко, всё это казалось лишь продолжением их кристально честного вечера. Агильберт никогда не думал о Дарле, как о девушке. Нет, даже не так. Агильберт никогда не думал о девушках вообще, они ему просто были не интересны в сексуальном плане, а в общечеловеческом и вовсе раздражали. Но Дарла, кажется, и здесь хотела стать исключением. Дарла хотела всего и сразу и то, как её глаза блестели в темноте, подсказывало Фонтейну что всё только начинается.
Он мог бы отстраниться, мог бы рассмеяться прямо девушке в лицо, но вместо этого он отвечает на короткий поцелуй, вступая в игру. Кажется, что в секунду адреналин в крови подскакивает до предела, сердце пропускает пару ударов. Дело не в Дарле нет, дело в самой ситуации.
Темнота, кровать, трое самых близких друзей.
Игра начинается.
Фонтейн умный мальчик, даже слишком умный, он всё понимает. И понимает что нужно делать дальше. Не произнеся ни слова, Дарла сказала "да" и за себя и за Дирка, и Агильберт наконец отпускает себя. Он поворачивает голову к другу, проходит бесконечно долгая секунда прежде чем он наконец приближает губы к губам Принца.
Кажется, что воплощаются все его фантазии, все его мечты перестают быть мечтами. И не важно, что Дарла наблюдает, и не важно что она думает и что она знает.
Фонтейн целует Принца, чувствуя на его губах привкус недавно выпитого имя зелья, но почти не осознавая его. Этот поцелуй был его самой сакральной мечтой уже слишком много лет, слишком давно он ждал этого. И сейчас он теряет контроль над собой. Он поворачивается на бок, приближаясь к Дирку, кладёт руку на его бедро, пока их губы всё ещё касаются, пока ещё всё можно прекратить. Но Агильберт не хочет, чтобы это заканчивалось.

Яркий свет ("Подумать только! Солнце в декабре в Лондоне - это не фантастика!") ударяет по глазам, потому что с вечера кто-то забыл задернуть плотные блэкаут шторы на высоком окне спальни, чтобы вот этого вот не произошло. Дирк жмурится, морщит нос, дотягивается до палочки, что находит на тумбочке, отмечая, что это не его палочка, но для того, чтобы сдвинуть плотную ткань занавески и этого достаточно. Только бы не этот свет прямо в глаза, который мешает ему спать. Он явно не выспался, он точно хочет еще спать - ему снился очень странный сон ночью. Точнее, он был ровно настолько странный, насколько и горячий, но он никак не может соотнести это с явью, хотя и чувствует вполне реальную усталость, будто это все и правда происходило. Он по привычке шарит рукой рядом с собой, не спеша открывать глаза, чтобы обнять Дарлу и уснуть дальше, и, нащупав, её, собирается с чувством выполненного долга уснуть снова, когда ладонь лежащей поверх плеч девушки руки, вдруг вместо того, что повиснуть с другой стороны, ложится на чье-то предплечье. Принц распахивает глаза, пытаясь сообразить, показалось ли ему, спустя секунду понимая - не приснилось. В глупых историях на этом моменте кто-нибудь начинает визжать в панике и лихорадочно соображать, что же делать, но это точно была история не про Дирка. Хотя, вероятно, и было бы проще, чтобы это было сном, но, и отрицать было глупо, ему эти эксперименты пришлись по вкусу. Магия ли, которую они практиковали накануне, усталость ли и состояние ли аффекта, или просто удачное стечение обстоятельств - в конце концов, было не так уж важно. Дирк до сих пор не думал, что совершил что-то противоестественное, поддержав все происходящее. Единственное, о чем он может сожалеть - о том, что сон отшибло напрочь. Это значит, что через несколько часов у него заболит голова, потому что физически он все-таки не выспался толком, но мозг уснуть ему уже не даст, а это, в свою очередь, значит, что день можно смело вычеркивать из своей жизни и отменять все планы, если у него таковые на сегодня были - он сможет только выпить и лежать, водрузив на лоб полотенце, смоченное в талой воде из ведерка для льда, которое весьма удачно забыли заморозить обратно после того, как оно стало ненужным.
Делать нечего - Дирк вздыхает, выпутываясь из причудливо сплетенных между собой рук и ног, и поднимается с кровати, цепляя на кресле рядом шелковый халат, чтобы накинуть на голое тело, и выйти прочь, в гостиную, остывшую за ночь, потому что в дальнем конце чуть приоткрыто окно, а зимние ветры такого не прощают. Волшебник ежится, обнимая себя руками за плечи, не то от холода, не то от того, что ему как-то некомфортно, но он не может понять, из-за чего именно, и спешит закрыть створку, а заодно - перенести взмахом палочки, на этот раз его, чайник на огонь, весело вспыхнувший, слушаясь заклинания. Утро должно начинаться с кофе, сколько бы шуток про это ни было. С чашки черного кофе с одним кусочком тростникового сахара и всплеском сливок, а так же влитой туда же стопкой рома, и, едва ли не ритуальной утренней сигареты, которая тлеет у Дирка в пальцах, пока он смотрит в окно, стиснув во второй руке кружку бирюзового цвета из толстой теплой каменной керамики. Слишком много мыслей, чтобы выбрать и думать какую-то одну, поэтому Дирк предпочитает иллюзию пустоты, которая образуется из-за того, что мозг просто переполнен вопросами и отказывается работать. Возможно, что-то прояснится, когда кто-нибудь еще проснется. Или же нет - они все могут делать вид, будто ничего не произошло. Но будут ли?