Рождество - семейный праздник. Так уж водится. Это Новый год можно и нужно отмечать в пабах, вываливаясь под пьяный дружеский смех на улицы, чтобы, ловя ртом снежинки, считать хором до 12 и чокаться бокалами/пинтами ровно в полночь и вместе смотреть на праздничный фейерверк из "Всевозможных вредилок"...
Рождество - другое дело. 25 декабря принято, полагается, собираться дома - нет, даже не так: просыпаться дома, в уютной пижаме с оленями спускаться к ёлке с манящей тайной подарков под ней, готовиться к обеду с роднёй, носить весь день дурацкий свитер и объедаться салатами, споря с тётушкой о политике и с дедулей - о качестве тётушкиных пирогов.
Именно поэтому Брэйди не любил Рождество. Точнее, не так. Любил, но... чувствовал себя всегда как будто немного не в своей тарелке. Не так чтобы он на самом деле хотел бы встречать этот праздник со своими родителями - нет, спасибо. Но всякий раз, когда Уэйд оставался с ним или тащил его с собой домой к семье, Брэйди чувствовал себя счастливым и безмерно благодарным, да, но... самую малость - как дворняжка, которую по доброте душевной подобрали с улицы. Он забивал это чувство ногами и запирал в самых дальных и тёмных чуланах захламлённого, что квартира Джеймса, сознания, и всё же иногда, в самые неожиданные моменты, оно скребло по стенкам, напоминая о своём нежеланном присутствии.
Когда в его будничной жизни снова, так решительно, буквально открыв дверь с ноги, появилась Виви, ситуация изменилась.
Сегодня, 25 декабря, случилось идеальное рождественское утро: Брэйди проснулся в обнимку с тёплым спящим Дурслем, влез в домашнюю кофту и пижамные штаны (с оленями!) и, лениво почёсывая макушку, спустился вниз, где сестра уже хищно потрошила блестящие-шуршащие свёртки. Вместе они позавтракали магазинным пуддингом и домашним пирогом, который совсем чуточку развалился, затем покормили и напоили кофе заспавшегося Уэйда.
Потом - чуть меньше идеальности: Виви, делая виноватое лицо, собирается навестить маггловский мир - сперва родителей, затем друзей. Брэйди ерошит ей волосы, смеётся: мол, езжай, мелкая, у нас даже "Один дома" не посмотришь! Если тебя не будет пару дней, я пойму, что тебя заперли и пытаются снова обратить в маггла.
У них же с Уэйдом - другая программа. На повестке дня - навестить Дурслей и уже знакомый и почти родной Брэйди Литтл Уингинг.
Эсме - как и всегда, само радушие, Дадли - доброжелательность; Брэйди обменивается дружелюбными приветствиями с Верном и обнимает Дарлу - с ней виделись совсем недавно, на предпразднечной встрече "Истоков". А потом Уэйд берёт и представляет его всем заново - как своего парня, и Брэйди в первое мгновение шокирован не меньше Дадли: чувствует жар, приливающий к лицу, и прячется в бокал с эггноггом. Но заминка оказывается недолгой: ни Эсме, ни Вернон, на Дарла, кажется, не удивлены ни капли, если "Ну наконец-то" и "Да кто бы мог подумать..." о чём-то говорят. Вопреки опасениям, отношение к нему не меняется, разве что Дадли иногда посматривает на него в ходе дня, неверяще крякает, но из дома выгонять вроде бы ни его, ни Уэйда не спешит. Эсме продолжает твердить, что он слишком тощий, а потому, как они, наконец, прощаются, и Брэйди сам не верит, что держит Уэйда за руку - держит Уэйда за руку крепко сжимая нежно ведя большим пальцем по чуть огрубевшей коже - у всех на виду, по его подсчётам они уносят в себе не меньше половины праздничного стола, и о еде не хочется думать в ближайшую вечность.
Уже по возвращении Уэйд говорит - го к Нике. И Брэйди думает - а действительно, го! Вспоминает: вообще-то, его, их прошлое Рождество было тоже - почти идеальным. С Никой и Джеймсом, Норманом и Сашей... Почти - потому что ему действительно не хватало Виви тогда. У них не всегда идёт всё гладко сейчас, они всё-таки слишком давно не жили вместе под одной крышей, и эти полгода стали во многом испытанием на прочность их братско-сестринской связи. Но он бы не променял это ни на что иное.
Но Виви сейчас с друзьями, ей хорошо, и у них и так было - их рождественское утро, так что он, лишь с секундным промедлением, с энтузиазмом кивает на предложение Уэйда и вызывается собрать им в дорогу бухлишко и оставшуюся половину пирога.

И вот они у Ники на пороге. Они - это они с Уэйдом, Джеймс с шишугами и Норман. Без Саши, потому что Саша и так тут.
Не дожидаясь приглашения, Брэйди проходит вперёд вслед за Джеймсом, крепко обнимает подругу, тискает: "Привет, Никаааааааа" - а затем просто осторожно переставляет её в сторону, чтобы могли пройти все остальные. Пакет с пирогом и другой пакет, с парой бьющихся боками бутылок, обнимают Нику вместе с ним.
- Саша-радость-наша! - Сане в виде приветствия достаётся лёгкий шлепок по жопе, потому что эггнога от волнения у Дурслей Брэйди, возможно, слегонца перебрал - или же его всё ещё пьянит принятие. Эта мысль наводит его на другую, и он громко вопрошает:
- Ника, у вас есть эггног? Если хочешь, я могу приготовить! Мы взяли бренди!

Семья. Слишком короткое слово для всего того бесконечного списка вещей, которые могут описать его. В детстве он всегда неудоумевал, почему в этом списке должны были фигурировать его родственники, потому что единственным, кто был близок ему, был дедушка. Сейчас же для него было странно, что мама потихоньку начала теснить его. Нет, она не претендовала на его место, но она определенно стала близка ему, стала одной из тех, кого смело можно назвать родным. Он смотрит на нее сейчас, смотрит на красивую, пусть и искусственную исполинскую ель, которую она пытается украсить сама, орудуя стремянкой, обмотанная гирляндами и мишурой, которые перевешивали ее. И он чувствует, как в венах на шее начинать шелестеть его пульс, а в голове льется сладким нектаром голос Синатры, хотя в комнате тихо, так тихо, что едва слышно, как трещат в камине поленья. Он смотрит на нее и улыбается так искренне, и любовь к ней ощущается так странно, словно его тело, его корпус, его туловище с грудной клеткой и горящим лиловым заревом сердцем пытается вытолкнуть эту любовь из себя. Но она предназначена ему, и она должна остаться там, в нем, медленно перетекая вересковым медом в его черепную коробку. Он оставляет ее себе, перетирает ее на кончиках пальцев, хватает Патрицию за талию и тащит вниз, на пол.

Норман. Она назвала его так странно, так северно, и сейчас, когда ему впервые так тепло, он представляется себе снеговиком, которого занесло на порог чьего-то дома с распахнутой дверью, и теплый воздух с потолка и пола начал окутывать его золотой дымкой. Он чувствует, что тает, но продолжает сидеть на верхней ступеньке, забывая о том, какого быть на холоде.

- Мам, давай я, я выше.

Она улыбается, убирает выбившуюся из прически прядь и хочет было забрать у него стремянку, но он останавливает ее и начинает смеяться.

- Слушай, ну не настолько же выше, здесь футов 10, ты где ее вообще заказывала?
- В каталоге! Я не знала, что она будет такой огромной!

Все кажется таким неправильным, но он глушит в себе этого противного депрессивного мальчишку, буквально уговаривая себя побыть счастливым хотя бы денечек. Без тревог, злобы и забот, другим, непривычным самому себе, глупо-лыбящимся, раскрасневшимся и милым (ну боже упаси, что это еще за вандирекшн). Для него странно, что у Патриции пахнет корицей, индейкой и мандаринами, что повсюду валяется оберточная бумага, а ее ногти коротко подпилены, чтобы было удобнее заворачивать подарки самой. Ей, конечно, непременно хочется отпраздновать это третье нестандартное (читай: как у нормальных людей) Рождество с ним, но он слишком давно не видел Нику (и даже соскучился по ней!!!!!), чтобы отказать себе в удовольствии увидеть ее шокированное ебало, окей, лицо, красивое лицо, на котором обязательно должна отразится хоть доля удивления. И, конечно, ему хочется поцеловать Сашу под омеллой. И, конечно, потроллить Джеймса из любви к традициям, "нечаянно" опрокинуть на Дурсля стаканчик эггнога и поухмыляться над очередным засосом, выглядывающим из ворота Брэйди.

Он чмокает ее на прощанье и обещает обязательно прийти завтра, посмеяться над ее похмельем и ее друзьями, заснувшими в странных позах. Он хватает ворох подарков в огромном пакете под мышку и аппарирует.

И стоит ему увидеть друзей, как уголки губ в улыбке начинают тянуться к скулам еще сильнее. Как же он скучал. Дверь открывается почти сразу, он даже не успевает заскучать. Ника, немного уставшая, но все еще невероятно красивая, ах какая, женщина, но мне такую не надо, извените, и Саша, такой родной, что становится жарко, и от этого жара щеки делаются совсем красными. Ничего, потом оправдается, что просто запыхался.

- Ой, Вероничка-черничка, блять, такая ты скромница, никому ничего не сказала, а нам и не надо, мы сплетницы, мы сами приперлись. С рождением Иисуса!- он коротко обнимает ее, целует куда-то за ухо и бухает свой пакет к ее ногам, - Привет, Саша.

Он бы хотел сказать, что после этого он видел что-то кроме него. Но это было бы неправдой. Ох уж эти кристмас вайбс и все флаффные рождественские фанфики, что он просто "полистал".

Отредактировано Norman Lambrecht (2019-01-09 05:31:01)

Джеймс скидывает пальто в кресло, фыркает и закатывает глаза на комментарий про попугая. Это срань пернатая всегда хуже всех. Поттер подзывает к себе Донни и опускается перед ним на корточки. - Кто у нас тут хороший мальчик? Ты, да, ты хороший мальчик - Донни радостно виляет всеми хвостами и лижет ему лицо. - Донни, у меня для тебя важное задание - он тыкает пальцем в клетку с попугаем - Фас. Сожри засранца! Шишуга подскакивает на месте и мчится в сторону клетки, чтобы подпрыгивает возле нее лаять и бить лапами по решетке. Джеймс не чувствует себя виноватым. Вряд ли и для попугая это большая проблема, он же отбитый наглухо. Поттеру в любом случае все равно.

- Я бы предпочел стриптизершу - Джеймс поднимается и пожимает плечами. Очевидно, что Дурсль с Брэйди увлечены друг другом, Норман упал в Алекса, а стриптиз тут нужен только ему и Нике, чтобы сидеть по разным углам не друг с другом. Если у них тут будет показательное шоу "мне не интересно как у тебя дела, я наслаждаюсь танцем на коленях", окей, замечательно, просто превосходно, дайте два. Джеймсу хотелось нажраться и вместе с Донни полаять на попугая, хотя даже Донни уже переключился обратно на елку.

Поттер прихватывает с собой бутылку и идет за Никой на балкон. Перекур сейчас тоже не помешает, и вдруг случится еще какое-нибудь рождественское чудо.
- Как Россия? - Джеймс не притворяется, что не знает, где она была. Конечно, он знает. Он ставит бутылку на пол, облокачивается на стену и прикуривает от палочки, пока еще в состоянии не сжечь себе лицо. - Слушай, пусть все будет окей сегодня? Гурсли такие счастливые, что я почти блеванул, и будет стремно, если я просижу на балконе всю ночь или уйду. Просто все будет окей на один вечер. Он врал. Потому что знал, что притворством даже ради друзей ничего не исправит. И он уже, честно, всю башку себе сломал за последние несколько месяцев, потому что не знал как все исправить.