- В чем я могу тебе помочь?
- В невозможном.
- Я буду стараться.
Краем глаза Дориан видит первые несколько рядов. Все смотрят на него, затаив дыхание – такое случается, когда играешь главную роль. Особенно, если на тебе лишь тога на одно плечо.
Весь свет, все внимание, забыть, облажаться – он привык не бояться, однако Калигула стал его первой «взрослой» ролью в самом настоящем театре, и сегодняшнее вступление было премьерой. Люди явились посмотреть на профессионалов, а не стать подопытными кроликами. Люди будут судить об успехе постановки по этому вечеру. Люди будут смотреть на него – бегающего по сцене в платье, убивающего, плачущего. Дориан еще даже не выпускник, что он вообще здесь забыл? На этот вопрос решительно находилась парочка ответов, которые, слава Мерлину, сейчас не приходят в голову – та забита репликами, а в ушах громко стучит кровь.
- Ложь никогда не бывает невинной. А ваша ложь приписывает смысл вещам и людям. Вот что я не могу вам простить.
Дориану говорили, что у него есть талант. Но ему вообще много чего говорят, и он успел научиться отличать целенаправленную лесть от чего-то, похожего на правду. В этот раз ему хочется показать, что он действительно чего-то стоит. Нельзя упустить шанс, иногда он дается лишь один.
Последние недели были забиты репетициями и экзаменами. Дориан выкладывался и там, и там, выжимая себя досуха. Он не помнит, когда посвящал время тому, чтобы просто посидеть и послушать, что происходит в своей собственной голове, не думая о роли или о том, что там произошло в надцатом году. Не помнит, когда в последний раз к вечеру еще думал на французском.
Возможно, это и не плохо. Дориан не чувствует себя утомленным. Он вообще ничего о себе не чувствует.
Разве что не покидает ощущение, что сегодня важный день не только из-за премьеры спектакля. Но, раз он забыл, то это и не имеет значения.
- Веришь ли ты, что два человека, равные между собою гордостью и душой, могут хотя бы раз в своей жизни поговорить от всего сердца?
Умирать на сцене эффектно. Сгоряча Дориан думает даже, влившись в слегка безумную волну всеобщего вдохновения, что мог бы и в самом деле умереть вот так – играя. Да, он пошел в актеры из-за матери, но как так получилось угадать? Сложно даже представить себя в каком-то ином деле и другом месте.
Публика, кажется, довольна. Никто и не заметил, что им подсунули студента.
После продолжительных оваций Дориан ускользает на негнущихся ногах – общение с кем бы то ни было после спектакля напоминает разговоры после секса. Неловко и ненужно. Хочется побыть одному, чтобы прийти в себя. Темный, длинный и узкий коридор с десятками дверей по обе стороны заканчивается его гримеркой – и когда только успел обзавестись собственной?
Дориан склоняется над глубокой прямоугольной раковиной, чтобы умыться, тут же слышит стук, неприятно отдающийся в живот, и морщится.
- Да?
Вынырнув из полотенца, он видит в дверном проеме незнакомого молодого человека. Жгучий стыд перекрывает замешательство: по сравнению с ним, Дориан сейчас выглядит победителем конкурса пародий на огородное пугало. Он не в настроении давать интервью, но, кажется, из угла выходов нет.

Закинув полотенце на обнаженное плечо, Дориан медлит несколько мгновений, прежде чем пожать руку незнакомца. В задумчивости меж его бровей пролегает тонкая морщинка.
- Фонтейн, - говорит он совершенно не так, как со сцены: там от зубов отскакивает наиблагороднейший британский акцент, даже тональность голоса меняется. Еще раз прокатывает по языку, скосив взгляд, и отпускает чужую руку. – Кажется, я знаком с вашей матерью.
Дориан немного привирает: он прекрасно знал ее визуально, но не перекинулся и парой слов.
- Дориан Делакур, - представляется по-французски, чтобы сразу дать понять, как произносится его имя. – Очарован, - добавляет Дориан калькой со своего же языка в значении «Приятно познакомиться» и раскрытой ладонью указывает на обманчиво мягкий на вид резной диванчик. – Присаживайтесь и можете сразу начинать рассказывать, какое у вас ко мне дело, Агильберт Фонтейн.
Дориан очаровательно улыбается так, что не понятно, шутит ли он, и скрывается за ширмой из посеревшей от времени гофрированной ткани, чтобы переодеться. Ему неловко от того, что в этот момент с ним в комнате незнакомый человек. Незнакомый человек с пронизывающими насквозь глазами. Незнакомый человек, от чьего прикосновения в теле все поджалось и замерло.
Дориану неловко, что он весь мокрый из-за напряжения и ярких огней, освещавших сцену.
Погрузившись ненадолго в себя и свои ощущения, он вздрагивает от нового стука в дверь и выходит из-за ширмы, накидывая на ходу мантию, в брюках и футболке, босой по Мерлин знает от чего черному полу. Неуклюже улыбнувшись Фонтейну, открывает и смотрит на помощницу режиссера слегка опешив. Та палочкой отправляет огромную корзину с цветами вглубь комнаты, щелкает пальцами и уходит.
- Простите, - говорит Дориан Агильберту, прикусывает нижнюю губу, мельком окидывая взглядом карточку, и открывает рот: - Ах. – Трет лоб и коротко смеется. – Знаете, Агильберт Фонтейн, кажется, сегодня у меня день рождения. О котором я совсем забыл из-за премьеры.
Дориан поворачивается к нему через плечо, чтобы поймать взгляд, прикрывает глаза и снова неловко смеется.

Отвлекшись от мыслей о собственной глупости, Дориан повернулся к Агильберту всем телом и упер руки в бока, с улыбкой приподняв брови.
- А вы не тянете нюхлера за хвост, месье Фонтейн, - произнес последнее по-французски и в нос. Это звучало куда более игриво, чем следовало бы по правилам хорошего тона: нужно было поблагодарить за поздравление, нужно было посочувствовать (или хотя бы испытать сочувствие), а может быть, даже принять приглашение, но Дориан слишком хорошо ощущал ярко оформленное притяжение, возникшее между ними всего несколько минут назад, и не мог удержаться от флирта.
Возможно, провести праздничный вечер и ночь в столь приятной компании было не самым плохим вариантом. Хотя Фонтейн озвучил его так, словно не оставлял собеседнику выбора. А письма с поздравлениями могли подождать ответа до завтрашнего дня.
Дориан рассеянно провел ладонью по волосам.
- Эм… - протянул в задумчивости, посмотрев в сторону. – Не уверен, что меня пустят в приличное место в таком виде, даже если я обуюсь. Особенно на вашем фоне, - он окинул Агильберта долгим взглядом и прикусил нижнюю губу – опять слишком фривольно – мысленно над собой посмеялся. В конце концов, эти чопорные англичане и сами знают, что от французов ничего иного можно не ждать. – Может, если вы подождете еще пару минут, я что-нибудь придумаю.
Он огляделся и первым делом вытащил палочку, чтобы уменьшить корзину с цветами до компактного размера, а потом вернулся за ширму.
- О, - сказал сам себе, подсветил Люмосом и сдернул пыльный тяжелый гобелен, накинутый на вешалку с костюмами в углу. – Ф-ф, - помахал рукой с палочкой перед лицом, но тут же дважды чихнул. Среди плечиков с разнообразными сценическими одеждами нашелся «Влюбленный Шекспир».
Дориан обулся и надел поверх футболки рубашку от костюма – потом вернет, конечно же. Прямо завтра. Хотя он не был уверен, что кто-нибудь сюда вообще заглядывал со времен битвы с Гриндевальдом.
Аккуратно причесавшись и закинув за спину сумку, он вышел из-за ширмы, застегивая мантию под горло, выправил слишком широкий воротник, глядя на Агильберта из-под упавших на лоб волос.
- Немного несовременно, - прокомментировал свой вид и поднял взгляд, прищурившись, будто прикидывал ощущения. – А также тяжело, жарко и немного настораживает не знать, в каком столетии это в последний раз стирали, - Дориан просветлел лицом и снова взглянул на Фонтейна с улыбкой. – Но, думаю, там полно людей в шляпах и мантиях, расшитых звездочками, так что я буду чувствовать себя в своей тарелке.
Он запер гримерку чарами.
- Если я еще не говорил, спасибо за приглашение. Рад составить вам компанию, - посмотрел искоса. – И что могло не понравиться вашему парню?