'cause I used to know
«are you friend or foe?»
ВРЕМЯ: рождественские каникулы 22-23 гг. |
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ:
Артемис не знает, что именно никак не может простить сестре - её счастье или своё горе.
Отредактировано Artemis Faye (2019-02-03 02:02:30)
HP: Count Those Freaks |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP: Count Those Freaks » Завершённые эпизоды » 'cause I used to know
'cause I used to know
«are you friend or foe?»
ВРЕМЯ: рождественские каникулы 22-23 гг. |
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ:
Артемис не знает, что именно никак не может простить сестре - её счастье или своё горе.
Отредактировано Artemis Faye (2019-02-03 02:02:30)
Вчера был День коробок, а сегодня с утра Афина звонко смеется, сидя на высоком табурете у кухонного острова, что отделяет кухню от гостиной на первом этаже дома. Родители еще со вчера отправились навещать каких-то своих друзей, чтобы поздравить их с Рождеством, обменяться подарками и новостями, а так же дать взрослым дочерям отдохнуть от своей компании. Мистер и миссис Фэй всегда давали девочкам достаточно личного пространства. Разумеется, с возрастом даже больше. Афина уже совсем взрослая, не сказать, что сильно уважаемая в своем отделе, но вполне может посоревноваться за звание лучшего молодого сотрудника. Арти осталось всего полгода до выпуска, и она уже совершеннолетняя, посему тоже в кругу семьи считается взрослой, несмотря на то, что самая младшая. Раньше у них могли быть совместные планы на эти дни, которые из года в год последние лет семь принадлежали только им двоим - маленькая негласная традиция семьи, но в этом году... В этом году Афина просто побоялась даже спросить у Артемис какие у нее планы. Не то не хотела травмировать, не то боялась быть отвергнутой, но, так или иначе, обзавелась собственными. Этот ее "собственный план" был тем еще козлом, и об этом знали все, кроме, разве что, самой Афины, которая упорно обжигалась на нем раз за разом, но все отказывалась верить в эту простую истину, которая значительно бы облегчила ей жизнь, если бы она наконец ее приняла. Но Тесс всегда была упорной девочкой, если не сказать упёртой. Вот только в этом случае это качество совсем не шло ей на пользу, но она отказывалась слушать кого либо.
Она сидит на высоком табурете в одной рубашке, которая едва прикрывает, простите, пятую точку, но с её-то ногами она можете себе это позволить. Да и чего там прятать - он и так уже видел всё, ей нечего стыдиться. Ей не стыдно и за то, что этим утром она находится в предельно хорошем настроении, после понятных событий ночи, о которых даже не нужно знать, чтобы догадаться - все написано на лицах двух людей, пьющих кофе на кухне и болтающих ни о чем. Плевать на то, что было несколько дней назад и что будет через неделю, сегодня она абсолютно имеет право побыть счастливой. Глупо похихикать на какие-то не слишком-то и смешные шутки. Столь же глупо заправлять за ухо выбивающуюся прядь темных волос. Рассказывать про то, как кто-то из их общих коллег учудил какую-то беспросветную глупость, случайно забыв, что подобную же исполнила сама пару месяцев назад. На самом деле, в представлении Афины это утро было чем-то вроде такого идеального утра в вакууме. Она хотела бы, чтобы так проходило каждое оставшееся утро в её жизни, конечно, в её голове она уже давно была миссис Ли и варила с утра кофе на двоих на их общей кухне, которая будет весьма похожа на эту, потому что такая планировка очень практична, удобна и вместе с тем - уютна, все, как им обоим было бы по вкусу. В её голове она вот так же, как этим утром, поднимается, чтобы проводить его до дверей и закрыть за ним, когда он уходит на работу, босыми ногами шлепая по деревянному полу и приподнимаясь на мысочки, чтобы поцеловать его на прощание.
В её голове, да и в принципе, это утро было идеальным ровно до тех пор, пока она не обернулась, защелкнув дверной замок, и не столкнулась взглядом с сестрой.
- Доброе утро, - Афина старается быть мягкой и приветливой, но от неё слишком сквозит этим неправильным (и необоснованным) счастьем, чтобы это не казалось чрезмерным. Ей нельзя запретить чувствовать, она не может это задавить, хотя и старалась, прекрасно понимая, что Арти, после всего, что ей, еще по сути совсем юной девочке, довелось пережить. Тесс искренне жалеет сестру, но сейчас ничего не может с собой поделать - глупая улыбка как будто существует сама собой и никак не хочет стираться с её лица.
Прошло уже пять дней.
Артемис сидит, подобрав под себя босые ноги, на диване в гостиной и стучит в нервном раздражении пальцами по скрытой штаниной спортивных брюк острой коленке; ритм учащается каждый раз, когда откуда-то из глубины дома, со стороны кухни, доносятся высокие ноты смеха её сестры. Артемис прислушивается, чтобы разобрать больше, и вместе с тем злится, когда ей это удаётся.
Нет, ещё пять часов до пяти.
Родителей нет сегодня, нет ещё со вчера: уехали, как и всегда, поздравлять друзей, встретив Рождество в кругу семьи, с любимыми дочками, а затем - предоставили выбор времяпрепровождения и себе, и им. Одна из дочерей, старшая, определённо рада свободе: вон, таскает домой всяких хамоватых козлов - стук-стук-стук по коленке, - развлекает, проводит с ними ночь. Арти ничего такого не слышит, но подозревает, что сестра ставит звуконепроницаемое заклятие на стены спальни, и оттого бесится ещё больше. Арти вообще постоянно зла теперь - всегда, когда не плачет, а иногда даже выходит удачно совмещать, и тогда она в ярости на себя за текущие по щекам слёзы, и в ярости на сестру за её влюблённые глаза и виноватую улыбку, и в ярости на родителей, которые так и не поняли, как ей помочь, чего она хочет, но раз она злится на них, всё время, наверное, ей нужно дать время побыть одной?..
Арти не хочет быть одной. На самом деле нет.
Арти хочет, чтобы было так же просто, как в детстве, когда разбитая коленка и сломанная детская метёлка были главной трагедией её жизни, и можно было бежать, бежать скорее домой, рыдать безутешно, уткнувшись в мамину юбку, или отцовский вязаный кардиган, или в худое плечо сестры.
Наверное, им тоже хотелось бы такой понятной простоты, такой понятной маленькой Арти. Они как будто бы не знают, как вести себя вокруг той, что выросла и плачет теперь уже совсем не из-за дешёвой метлы.
Да и в этом ли дело?
Все знают, где на самом деле зарыта собака - совсем неглубоко и оттого так премерзко воняет. Младшая дочь скорбит по человеку, имя которого ещё недавно было ругательным в этом доме: порождало скандалы и бури, порицалось и проклиналось. Пускай в канун праздника, вероятно, из напускной щедрости, во имя Духа Рождества, отец смилостивился и разрешил Арти позвать Макса к ним в гости, на обед, это было уступкой, ничем более. Артемис была бесконечно рада, так глупо счастлива ей тогда - без пяти часов пять дней назад, - но теперь... Всякий раз, когда кто-то - мать ли, отец ли, Афина - произносил эти слова: "Милая, мне так жаль!" - Артемис смотрела им в глаза и читала их как открытую книгу. "Мне так жаль, что ты переживаешь это" - вот чем это было на самом деле. Никогда не: "Мне так жаль, что его больше нет". Они были рады избавиться от этого имени в их доме и человека за ним; им просто неловко, что это случилось именно так.
И если бы только это.
Голоса из кухни становятся ближе, Арти подбирается, разворачиваясь на диване, и ловит взглядом в дверном проёме прошедших мимо сестру и её козла. Это тоже.
Афина, умница-разумница Афина, взрослая ответственная Афина, которая ни разу не встала на её сторону в споре с родителями о Максе, сохла и ковриком стелилась перед мудаком, на котором было написано - мудак, так очевидно! Приводила его домой, безо всяких там отцовских благословений. Трахалась с ним всю ночь, чтобы с утра проводить на работу, как заботливая жёнушка. И никому нигде не жали двойные стандарты, ведь даже если бы родители узнали о "визитах с ночёвкой", "хит-визард" звучит гораздо респектабельнее, чем "уличный музыкант".
Арти спускает ноги с дивана на прохладный пол, проходит до коридора, встаёт в проёме, скрестив руки на груди. Козёл, имя которого она не потрудилась запомнить, целует её сестру, доверчиво прильнувшую к его широкой мужицкой груди; его руки - не там, где Артемис хотела бы их видеть. Она буравит парочку взглядом, пока Козёл не чувствует его на себе: открывает глаза, смотрит прямо в глаза Арти и - поцелуй обрывается. Козёл прощается с воркующей Афиной и уходит, позволяя той закрыть за ним дверь.
Артемис одновременно не хочет этого диалога с сестрой, и хочет. Хочет быть понимающей и заботливой - но и злобной сукой тоже. Когда она прилетала домой с такой же глупой счастливой улыбкой на губах, её никогда не встречали с пониманием: нет, её улыбку тушили нравоучениями и "пилюлей горькой правды": милая, ты ещё поймёшь, как мы были правы! Почему же тогда она должна мягко стелить?
- Ты же понимаешь, что он тебя просто использует?
Негромко бросает она в лицо сестре.
Но смотреть на эффект своих слов почему-то не в силах и вместо этого разворачивается, чтобы уйти в сторону кухни.
- Надеюсь, вы не выпили весь кофе.
Отредактировано Artemis Faye (2019-03-03 20:59:53)
- Что? - Афина понимает, что не заслуживает такого обращения к себе. Она не виновата ни в чем перед сестрой, по собственному разумению, она считает себя виноватой только в том, что с самого начала не попыталась разубедить Арти в том, что ей пока вообще не нужны никакие отношения, как несколько раз намекала ей мать. Но такого разговора у них никогда не было - Афина прекрасно помнила, как в этом возрасте и сама влюблялась, вот только не учла того, что они оказались в этом моменте слишком разными. «Перебесится, подожди,» - говорила Тесс матери, шло время, надежды таяли, но уже поделать ничего было нельзя. Волшебница старательно избегала этой темы что с родителями, что с сестрой, потому что считала, что всё пройдёт само, и, коль скоро это вопрос времени, то нечего и заморачиваться лишний раз. Лучше бы рассказали младшей о том, как избежать нежелательных беременностей в таком возрасте, это куда важнее. По крайней мере, так считала Афина, и это было единственным, в чем она себя винила - она просто решила, что всё закончится само и не вызовет никаких трудностей для семьи. Закончилось. Только не так, как она могла предположить. Но разве же это, если не вдаваться в подробности, что-то меняло? Ей было искренне жаль Арти потому, что ей пришлось страдать не от того, что объект ее чувств оказался бесчувственным кобелем, а от сердца, разбитого совсем другой причиной. Той, которую никак не исправить и никак не изменить. И даже если сама Афина во время каких-то своих расставаний могла мстительно злобно подумать «да чтоб ты сдох», она, разумеется, никогда не желала такой участи ни одному из тех, с кем у неё не сложилось. На самом деле, она даже и представить не могла, каково это - потерять настолько близкого человека и не иметь возможности вернуть его обратно.
- Не могла бы ты, пожалуйста, выбирать выражения, хорошо? Зачем бы ему меня использовать, у меня же ничего нет, а у него есть всё! - в вопросах отношения к себе Дрейка Фэй становилась поразительно глупой и слепой, отказываясь признавать очевидные вещи чуть более, чем полностью. Правда же, «ты не был женщиной на земле» - что творилось в эти моменты в голове у Тесс вообще сложно понять. В остальных случаях она была абсолютно рассудительной, зрелой и очень умной молодой волшебницей, но не в этом конкретно взятом. Со стороны можно было бы подумать, что на ней испробовали какой-то новый вид экспериментального любовного зелья, которое сохраняло трезвость ума и полную адекватность во всех случаях, кроме конкретного субъекта, на который это зелье призвано было, собственно, приворотить бедняжку-Афину. Это было, разумеется, не так, но очень похоже по сути, поэтому ее выводы иногда, особенно тогда, когда приходили недели затишья и благополучия в этих нездоровых отношениях, от которых ей бы избавиться раз и навсегда, решительно порвав любые связи, доходили до абсурда.
- Нет, там есть, давай я сделаю тебе, - Афина обогнала сестру, деловито размахивая палочкой, чтобы перенести чайник на огонь и отправить грязные кружки в мойку, заменив их одной чистой. Она ни на минуту не теряла своей заботы и сестринской теплоты, как жаль, что Артемис перестала это ценить!
- Будь помягче к Дрейку, мало ли, что он тебе не нравится - я выйду за него замуж и уеду из этого дома, тогда тебе не придётся видеть нас тут, но пока лучше просто помолчать, если не знаешь, как меня задеть. Я не прошу тебя радоваться за меня, и вообще радоваться, потому что мы все прекрасно понимаем, что тебе сейчас нелегко, но чем я заслужила твою злобу, милая?
Афина всегда считала себя если не идеальной, то очень хорошей сестрой, и никак не могла понять, в чем же именно и когда провинилась, из-за чего Арти её возненавидела.
Афина... выглядит больше озадаченной, но и расстроенной тоже. Похожа на щенка, которого несправедливо пнули в мягкое пузико. Хотя когда это вообще справедливо - пинать щенков? Их положено любить и беречь, и только смотреть сурово, если вдруг нассали в тапки или порвали в клочья любимую книгу. Афина не щенок - по крайней мере, не сейчас, - но смотрит так же глупо-непонимающе, де, чем я могла тебя огорчить? Неужели тебе была дорога эта бумажная штука со вкусной обложкой? И Арти поневоле чувствует вину, и оттого ещё больше злится.
Ей бы хотелось, чтобы щенок дал сдачи хоть однажды - укусил за ногу в ответ на пинок. Вместо этого сестра, опять и снова, спускает всё на тормозах; от её деланно ровного голоса у Артемис всют дыбом волоски на руках и загривке, так ей хочется сломать, криком или кулаком, эту вежливую терпимость.
А ещё она, пожалуй, сломала бы хребет Козлу. Просто за то, что он сделал сестру такой непроходимой дурой. Неужели она с Максом вела себя так же?.. Да нет, быть того не может!
- Всё - это непомерное эго, смазливое лицо и пропуск к тебе в трусики? Да, пожалуй, - она язвит без энтузиазма и только потом понимает почему: ей грустно это. На самом деле грустно, как бы она ни относилась к сестре сейчас, что умница-красавица Афина считает себя никем в сравнении с каким-то сраным Казановой, который и пальца её не стоит. Артемис не знает, как сказать об этом мягко, а потому говорит как есть, неловко и грубо: - Ты лучше его в сто раз. Даже когда ведёшь себя как идиотка.
Тянущее чувство в груди на время приглушает гнев, и Артемис не сразу понимает, что это. Только потом, провожая взглядом сестру, её уверенные движения палочкой, она узнаёт его в лицо. Это тоска - тоска по ней, по Афине, как будто по чему-то уже ушедшему, оставшемуся позади, безвозвратно в прошлом. Так грустно и глупо: её сестра здесь, как и прежде суетится над кофе, а Артемис по ней скучает.
Но этому чувству не суждено задержаться надолго. Афина снова открывает рот, и краткий миг щемящей ностальгии, желания протянуть руку исчезает с громким хлопком - пуф! что взорвавшийся попугайчик, как и не было.
Артемис закипает быстрее, чем стоящий на огне чайник.
- О да, конечно, - тихим, звенящим от ярости голосом говорит она, не сводя потемневших глаз с Афины, подходит ближе к ней, словно крадущаяся сквозь траву кобра. - Как же я могу не радоваться? Вы ведь так радовались, когда я рассказала вам о Максе. Вы все ведь были такими мягкими, когда я мечтала о будущем с ним. Нет, ты, сестричка, - она пресекает попытку что-либо вставить, упирает палец в грудь Афины, чувствуя сквозь тонкую кожу и рёбра, как быстро бьётся её сердце. - Ты действительно много молчала. Почему? Он тебе не нравился? Но вы даже не встречались. Проще было встать на их сторону и поверить в то, что я тупая малолетка, которая встрескалась в мудака и не видит очевидного, да? Так вот, зря, в этом я совершенно не похожа на тебя!
Отредактировано Artemis Faye (2019-03-21 23:44:38)
- Я не лучше, - качает головой Афина. - Как можно вообще сравнивать людей, применяя к ним слова «лучше» и «хуже»? Я хоть раз говорила про твоего Макса, что он плохой?
Она со стуком опускает кружку на край стола, та перевешивается и падает на пол, разлетаясь на осколки со звоном, который заставляет старшую из сестёр подскочить на месте, вскинув палочку - рабочая привычка, наверное. И лишь сообразив, что никакой угрозы нет и поняв, откуда же исходил звук, она вздохнула, развернувшись, сделала несколько взмахов палочкой - кружка, собравшись обратно в единое целое, сама собой прыгнула обратно на стол, и на этот раз Афина уже подтолкнула ее подальше от края. Это же не сцена с битьем посуды, в конце то концов.
- Нет, ты не права. - Тесс не пускается в объяснения, просто констатируя факт, который для неё такой простой и очевидный, а для Артемис, видимо, нет. - Да, я молчала, потому что я действительно не понимала, чего ждать от этих ваших отношений и потому, что я немного знала Макса со школы. И да, прости, я вынуждена признавать то, что я абсолютно не верила в вас как в пару. Всегда верила в тебя, но никогда - в вас двоих.
Афина развернулась, отстраняясь от настойчиво указывающего на неё пальца сестры, отошла в сторону, в два коротких взмаха палочки наполнила кружку кофе для сестры и вернула чайник обратно, а после остановилась у мойки, за которой было окно, уперевшись ладонями в край столешницы и смотря на улицу, где виднелись серые скалы и такое же серое тяжелое небо, которое будто бы и хотело бы разродиться не то ливнем, не то снегом, но никак не могло, накапливая этот мрак внутри, уже переносив его больше срока и рискуя вызвать осложнения, если немедленно не разрешится какой-нибудь самой настоящей бурей, но ветер не спешил на помощь, ни единая высохшая серая травинка за окном не колыхалась сейчас и, кажется, там, за окном, была такая тяжелая тишина, которая вытягивает, подобно дементору, силы и радость. Как на кладбище, не иначе. Впрочем, тишина сейчас подобная той же самой повисла и здесь, на кухне их дома.
Афина еще не предполагает, что достаточно скоро останется здесь, в этих стенах, совсем одна - пока она видит своё будущее совсем не так, пока она совсем по-другому все себе придумала, но располагает, как известно, судьба, а не наши желания. И судьба штука непредсказуемая, поэтому Афине следовало бы еще тогда задуматься на тему того, кто у неё останется, если что-то произойдёт с ее близкими. Ей стоило бы быть внимательнее к сестре, стоило бы попытаться ей все объяснить, но она испугалась. Испугалась беззащитно открываться, потому что это никогда не заканчивалось ничем хорошим, всегда выливаясь в тонну боли с солью на всех возможных ранах, в первую очередь для самой Афины, чего она, конечно же, не хотела испытывать снова и снова. А когда Афина боялась - она пыталась убежать. Разумеется, сейчас не физически, сейчас просто на словах - отговориться, придумать тысячу и одну отмазку, просто перевести тему, сделать хоть что-то...
- Если я не говорила при тебе - это не значит, что я не говорила совсем. Я всегда была за тебя, и ты это знаешь. За твоё право делать свои собственные ошибки, в том числе, и я напоминала маме о том, что ни на чьих чужих ошибках ты не научишься - только на своих. Да, может быть я была не права, считая твою любовь ошибкой, - волшебница пожала плечами, сейчас об этом говорилось как-то на удивление просто. - Но ты сама решила за нас, как мы все к этому относимся, и в этом ты была не права, а не я. Ты ведь знаешь, что мы бы всегда приняли твои решения - пусть не сразу и не здесь и сейчас, но когда-нибудь, потому что мы тебя любим. И мама, и папа, и я тоже. Ты к нам не справедлива, мы ведь просто хотим для тебя счастья, но не верили в то, что именно так ты будешь счастлива. Возможно, сложись все иначе, мы смогли бы поверить. Но в произошедшем нет нашей вины. И твоей тоже. Тебе тяжело, но ни ты, ни я, никто вообще не может ничего с этим сделать. Я правда не знаю, чем помочь тебе сейчас. И вряд ли бы что-то изменилось, если бы знала, чем помочь раньше. Пожалуйста, милая, не отворачивайся от меня! Ты мне нужна, всегда нужна!
Звук разбившейся секундами назад кружки - как лучший ОСТ к этой сцене, к их отношениям, к этому пустому сейчас дому под серым небом, у серых скал вдалеке. Артемис не сводит обвиняющих глаз с сестры и, на самом деле, не особенно старается её услышать. Спокойные слова Афины кажутся пустыми, как дешёвые рекламные слоганы на витринах лавок или лживые заявления политиков. Не так чтобы Артемис сильно интересовалась политикой. Но не чувствует за увещеваниями сестры ни грамма правды или нет, не так, искренности, и оттого презрительно кривит рот.
И Афина... видит это, наверное. Столько лет вместе, наверняка читает её лицо не хуже, чем Артемис способна прочесть её. И Афина... просто отворачивается. И наливает ей кофе, не отдавая в руки, но ставя рядом, мол, вот, возьми, ты же хотела. И отходит к окну. Эта непоказательная, но абсолютно естественная забота, эта тихая очередность действий почему-то пронимают Артемис больше, чем все пустые речи до этого; злость выходит из неё с одним долгим выдохом как воздух из спущенного мяча. Она знает, практически осознаёт, что сама вбила себе в голову эту картину мира - горькую, страшную, одинокую - и почему-то не хочет отпускать. Возможно - потому что как что-то может быть хорошо сейчас? Возможно - потому что ей нужно кого-то обвинять, чтобы не свихнуться. И с ней так удобно пропускать мимо слова, но - не поступки.
Артемис нерешительно берёт кружку с горячим, дымом исходящим кофе и чувствует, как начинает предательски подрагивать подбородок. Сейчас, почему-то именно сейчас, когда родителей нет дома, а Афина - расстроена ею и не видит её подступающих слёз, отвернувшись спиной, Артемис вдруг так хочется сбросить панцирь защиты и стать слабой, стать маленькой девочкой, которой очень-очень плохо и нужно порыдать вдоволь в объятиях старшей сестры, пока не станет чуть легче, хотя бы на день.
Но слова Афины опять звучат как обвинения, и слёзы, всё-таки стекающие по щекам Артемис, уже не те, что норовили упасть буквально мгновения назад - теперь это слёзы обиды, и Артемис, чуть не открывшаяся сестре, чувствует, что сделала это зря.
- Знаешь? Откуда я должна была это знать? - сбивчиво говорит она и отходит назад, как будто обороняясь. - Почему я должна была это знать? Почему я должна была быть понимающей, а не вы? Почему я должна быть понимающей сейчас? Я никогда не отворачивалась от вас, это вы от меня отвернулись! Я ничего не решала, я всего лишь хотела быть счастливой, а теперь его нет, и я уже не смогууу... - плотину прорывает, вместо спешного отсnупления до падения лицом перед станом неприятеля получается полная капитуляция, и Артемис, захлёбываясь плачем, оседает на пол кухни, вместе с кружкой с позабытым кофе, щедро соля тот слезами.
Отредактировано Artemis Faye (2019-04-20 12:23:31)
- Арти, пожалуйста! - Тесс качает головой, все еще не оборачиваясь, но спиной на каком-то удивительном уровне чувствует, что сестра сейчас разревётся. Ей не нужно оборачиваться, не нужно видеть или даже слышать ее голос. Они стали дальше друг от друга, но сестринская связь все еще сильна и ощутима. Им даже, вероятно, не обязательно быть в одном помещении, чтобы Афина почувствовала, что где-то Артемис плохо. Да, она иногда просто не «прислушивается» к этому - переключается на какие-то свои заботы и развлечения, в конце концов, это всё - не ее траур, но она чувствует, она знает. Даже без слов все знает прекрасно. И обвинять ее в том, что она остаётся бессердечной и непонимающей - глупо. Ей больно. Больно не из-за утрат или происшествий. Больно просто из-за того, что больно её малышке Арти. Как больно матери, когда болеет ее ребёнок. Как больно истинно влюблённому человеку, когда что-то случилось у его возлюбленного. Как больно было ей самой за каждую боль сестры. Даже отдалившись, даже не понимая и не слыша друг друга. Афина чувствует, Афина знает.
- Милая, прости меня, - Афина не может попросить прощения за родителей. Она даже не может попросить прощения за свою точку зрения - она не изменила ее. Она просит прощения за то, что ее не было рядом тогда, когда она была нужна. Возможно, знай Артемис, что у неё есть хоть какая-то поддержка в семье, пусть даже не целиком и полностью в этих отношениях, знай она, что ее по-прежнему любят и от неё, разумеется, никто не отказывался, все было бы иначе. Например, вместо того злополучного вечера, Макс бы провёл его с сёстрами Фэй за игрой в покер, ставками в котором были бы глупые магические фанты. К концу вечера у Афины были бы синие волосы, у Арти - «татуировка», зачарованная не смываться две недели, гласящая «я люблю Афину», у Дрейка, у которого они собрались бы, чтобы не мешаться родителям - горшок с гномоловкой, а у Макса - брови разного цвета. Но, увы, этого никогда не было и никогда уже не будет. Разве что в другой реальности, не в этой. Афина слышит всхлип, и понимает, что на ее глаза тоже наворачиваются слезы. Разворачивается, преодолевая расстояние, разделяющее их, и опускается на пол рядом с сестрой, чтобы молча заключить ее в объятия, и разреветься тоже. Ее не было рядом, но она может быть рядом сейчас, хоть и не уверена в том, что сейчас Артемис этого хочет.
- Я правда не представляю, каково тебе приходится сейчас, но станет легче. Не сейчас, когда-нибудь. Станет, обязательно. Я обещаю. Ты все еще веришь моим обещаниям? - слезы катятся по щекам, но голос Афины не дрожит, она научилась управлять им и максимально контролировать свои эмоции. Возможно, думала она, было бы неплохо научиться вообще ничего не чувствовать. Или плохо? Ей никогда не узнать, потому что, ей казалось, что она никогда не сможет оставаться полностью безучастна, но она старалась, как могла. Быть максимально отрешенной иногда полезно, особенно когда у тебя такая нелегкая работа и не самые простые отношения в семье. Но сейчас этот максимум заключается в том, что она до сих пор не ударилась в истерику, потому что если ударится - то уже вряд ли прекратит.
Артемис не видит ничего перед собой сквозь пелену слёз, едва ли осознаёт, но замечает, когда серый свет из окна вдруг заслоняет перед ней чья-та фигура, и через мгновение она чувствует объятие - руки сестры на своей спине, её тепло, то, когда она сжимает пальцы, прижимает её к себе. Как в детстве. Как всегда. Как когда-то. Арти чувствует себя младше вдруг и утыкается носом в шею Афины, позволяет себе обмякнуть, цепляется руками сама за худые плечи.
Когда-то построждественские дни были только их. Родители уезжали к друзьям, без страха оставляя дочерей одних, а они с Афиной резвились в доме, который тогда совсем не был таким гулким и тоскливо-пустым - но полем для бесконечных игр и безграничных возможностей. Что бы ни случилось в нём за эти дни, оставалось между ними: несъеденная каша и съеденные запасы шоколадных лягушек; дефиле в маминых мантиях и разбитая в ходе падения с перил коленка… Им было так весело тогда. Им вдвоём никогда не было одиноко.
Что изменилось? Было ли дело только в Максе, в его жизни и смерти - или же они просто стали слишком разными с её Тесс? Просто слишком… выросли?
Когда Афина спрашивает её, таким уверенным голосом, каким всю её жизнь говорила ей “Всё будет хорошо”, Артемис не знает, что ей ответить. Не уверена, что сумеет выдавить хоть слово.
Если бы её заставили признать правду, в этот самый момент, она сказала бы, что не знает. Что, наверное, нет. Возможно, это цена взросления: вдруг понять, что твои близкие, те, на кого ты с самого рождения смотрел снизу вверх и чьим обещаниям безоговорочно верил, на самом деле просто люди. Что они бывают слабы и глупы. Что они верят козлам и мудакам и предрассудкам. Что их обещания зачастую - просто слова. Они не могут знать, что всё действительно будет лучше. Афина не может знать, что ей действительно станет легче. Быть может, будь в её жизни хоть сколько-то схожий опыт, Артемис поверила бы ей, но так…
И всё же, несмотря на всё это, невысказанное, горькое, Артемис прижимается ближе и кивает, так, чтобы Афина почувствовала. Ей не нужно сейчас правды или гарантий светлого будущего. Ей достаточно близости сестры, которая обнимает её, пока она плачет.
Вы здесь » HP: Count Those Freaks » Завершённые эпизоды » 'cause I used to know