Я не напивался у Джеймса и Ники - сказать честно, я вообще достаточно давно не напивался. Слишком давно - возможно, скажет кто-то, кто знает меня исключительно по встречам в "Виверне" или, допустим, в "Тентакуле", куда я захожу не так уж часто, но то только случайные собутыльники, не имеющие ничего общего с друзьями. От друзей я вернулся буквально несколько часов назад, унес от них легкое алкогольное помутнение, которое уже рассеялось. Мне нельзя было напиваться по многим причинам. Самая главная из них - это чертова возможность сбежать от реальности, чего я боялся больше всего. Все те развеселые дни, когда это можно было сделать, канули в Лету. Тогда меня не останавливали не вездесущий старик Кобб с его вечно хмурым лицом, ни огорченный выше среднего Уэбб, на которого я дышал перегаром - благодарю покорно, я ваш лучший и единственный агент, будьте добры с этим смириться. Я не имел ни малейшего понятия, как они с этим смирялись, я сам бы лично открутил бошку такому нерадивому работнику. Но сейчас и Кобб, и Уэбб мертвы, их место де-факто занял некто Селвин, договоренность с которым все еще жгла мне желудок... но не суть важно. Он не имел никакого отношения к руководству магазином, фигурировал разве что в документах, и то временно, по крайней мере, я надеялся, что мне не придется устранять его отдельно. Он был удобным щитом, прикрытием моего маленького бизнеса для современной власти, и пускай смотрел на одну из моих знакомых весьма двусмысленно, это было уже совершенно не мое дело.
Но напиваться - действительно никак. Сейчас буквально все висело на мне, пока личная встреча Грейнджер и Виланда не была устроена, со стороны БАМС всеми состыковками приходилось заниматься мне как наиболее близкому к Оппозиции, оборотни непосредственно, крайне взволнованные после полнолуния, практически не оставляли меня в покое, помимо этого работа с магазином, где не было так уж много покупателей, как хотелось бы, но работы, тем не менее, было просто немерено. Все это валилось на меня одного, и я один должен был с этим справляться - неизвестно какими силами. Алкоголь при всем этом настойчиво маячил перед глазами, но, увы, я был слишком ответственным, чтобы внять его зову. Поэтому даже от Поттер-Крамов вернулся относительно трезвым, сразу засев в кабинете. Нужно было разобраться с документами на магазин, некоторые вещи требовали нотариального заверения и личной подписи Селвина. Последнего я не хотел беспокоить, с первого я был готов уже прото шкуру спустить. Именно в этом состоянии меня настиг стук в дверь магазина - в нервном и взвинченном до крайности. Я готов был рвать и метать - бумаги или других людей, когда спускался по лестнице и шел ко входной двери. Не то, чтобы я ожидал чего-то конкретного - в такой поздний час в дверь магазина мог постучать разве что незадачливый родственник продавца артефакта, который хочет вернуть фамильную реликвию обратно. Или недовольный покупатель, такое тоже могло быть, но куда реже.
Чего я никак не мог ожидать, так это знакомого лица прямо за дверью. Тем более, такого. Если говорить из знакомых, то я был скорее готов видеть Тодд или ну, допустим, Эд, которая что-то забыла на работе. Но не Гилроя. Никак не его, не в этом секторе Лютного переулка. Я не встречался с ним случайно уже достаточно долго, мы пересекались разве что на площади Гриммо - и на одном случайном задании, но это действительно было одним шансом на миллион, так что я предпочитал о нем не задумываться. У Поттер-Крам мы виделись не единожды, но я предпочитал все время личных встреч проходить по стеночке и скрываться где-нибудь в другом месте. Я не был рад видеть его. Я не был готов к тому, что мне будет настолько больно.
Кажется, еще только вчера я говорил Дарле, что у меня все в порядке, подразумевая этим то, что мне нужно еще совсем немного времени, чтобы прийти в себя, пересмотреть свою систему ценностей и вернуться в адекватное восприятие мира. Но это было не вчера, а полмесяца назад, и с тех пор практически ничего не изменилось. Я смотрю на его лицо, уставшее, грустное, и мне одновременно сильно хочется захлопнуть дверь перед его носом и втащить к себе, остервенело целуя. Я необъективен и, стоит взглянуть фактам в глаза, вряд ли когда-то буду.
Мы уже говорили сегодня - условно, сидя по разные стороны стола, поздравляя Джеймса и Веронику с тем, что они не позволили мировому дерьму испортить их личные отношения, с тем, что им, несмотря на все это, удалось зацепиться друг за друга и создать семью. Мы уже виделись сегодня, но один на один это еще сложнее, чем с кем-то, особенно когда он обращается ко мне напрямую, но я все же невероятным усилием воли нахожу в себе силы и открываю дверь шире, чтобы он мог войти. Я не знаю, что он может сказать, не знаю, зачем он здесь, и, если честно, не хочу гадать, но одно его присутствие делает мне больно. Как солнечный свет, который не столько дает тепло, сколько слепит, обугливает твою кожу.
- Если тебе нужно что-то для своих клиентов, - я криво улыбаюсь и машу рукой в сторону витрин. - Я всегда рад помочь, назови свою цену.
Я знаю, что он здесь не за этим - и тем страшнее мне услышать настоящую причину его посещения.

У меня нет времени разбираться с этим дерьмом. Я, конечно, помог бы Брэйди в любом деле, помня, как он выручал меня даже в самых безвыходных ситуациях. Да что там, он мне жизнь не единожды спасал, и я был многим ему обязан, это уже не говоря о том, что он мой друг и всегда, несмотря ни на что, будет котироваться хотя бы так. У меня не было времени разбираться с собственным отношением к нему, копаться в этой грязи и бесконечно рефлексировать, надеясь, что станет хотя бы немного лучше. Оно станет - просто позже. Это нужно просто перетерпеть, А до тех пор у меня и без того дел по горло - серьезно, я нынче занятой человек, так что в его интересах выложить сейчас самую суть и потом отправиться восвояси.
В его интересах еще и потому что я до сих пор не мог точно сказать, смогу ли адекватно реагировать на него. Я держался, но подозревал, что долго это не продлится, и будет высказано много не слишком приятных слов. Что-то, а сцену здесь устраивать я точно не хотел, тем более что все уже давно понятно и известно - какой смысл топтаться на месте, когда можно пойти дальше?
Мерлин, это звучит как самая дерьмовая мотивирующая цитата в мире. Но, по крайней мере, я пытался.
Он говорит "о нас", и я честно думаю сначала о нас как о гэнге. Потому что за этот месяц со всеми нами случилось слишком много дерьма. Сейчас Саша с Джонни в безопасном месте, где их не коснется вся происходящая в Британии срань, Джеймс и Ника поженились и живут в старом доме Блэков, попутно пытаясь сделать из него нормальное жилье, Норман... я не знал, что происходит с Норманом, эта гадина отлично скрывалась и не говорила о важном, когда мы все-таки виделись, но ведь и я был не лучше, не мне его винить. О чем может говорить Гилрой в таком контексте? Да о чем угодно, на самом деле. О том, что новой семье нужно как можно меньше подставлять себя, особенно учитывая, на каком дне сейчас находится Ника, о сотрудничестве ЖОП и БАМС, о котором Крам наверняка рассказала. О чем угодно, потому что все это касается нас - и даже если что-то не, в любом случае. Если в происходящем заинтересован один из нас, втянуты окажутся все - по своей воле, со стремлением помочь, как Норман, который притащил пникружковца ради информации о взрыве. У нас и без того достаточно тем для разговора, но Брэйди почему-то выбирает именно ту, которую мне развивать не хочется. Слышать не хочется тоже - совершенно.
Потому что я не знаю, как можно быть честным с ним. Потому что я не знаю, как ему верить - возможно. Я все еще считаю произошедшее предательством, пускай и пытаюсь себя успокоить, но оно продолжает так считаться - само, без моего непосредственного участия. Потому что если бы он сразу сказал, все пошло бы проще. Потому что это все не было чертовым обманом, после которого мне приходится восстанавливаться уже слишком долго. Потому что я не понимаю, зачем это нужно ему, ведь все разрешилось наилучшим для него способом, разве что чуткость недавно проснулась? Да пошла она к херам, эта чуткость, слишком поздно уже для нее, спасибо, сами разберемся, не гордые.
Или не чуткость. Что вообще происходит? Он вливает в себя Веритасерум на моих глазах и смотрит умоляюще, как побитый жизнью щенок, сжимает в дрожащих пальцах склянку, мне приходится сделать шаг назад. Я бы еще ущипнул себя, не будь оно так провокационно, потому что - какого хрена, это не реальность. Я случайно прошел не через ту дверь и оказался в другом мире? Как еще это объяснить?
- Зачем ты это делаешь? - требовательно спрашиваю я, сложив руки на груди, отгораживаясь от него. Я действительно не понимаю, а если бы и понимал, то точно не хотел бы давать себе ложную надежду на какой-то там второй шанс. Пускай все это тоже к херам отправляется. - Зачем пришел сюда? Мне казалось, все уже давно выяснено и решено, и ты, кажется, должен быть той самой удовлетворенной стороной.
У меня не получается контролировать сарказм в голосе, но я и не пытаюсь.

Я действительно не понимаю. Не понимаю, зачем он пришел сюда с такими провокационными действиями, для чего он пришел сюда, зачем взял с собой хренову сыворотку правды - не то, чтобы я не верил ему, когда он уверенно говорил, что у него все хорошо - и, казалось бы, действительно, почему нет, когда все и правда хорошо, так, как и должно быть, для чего ворошить прошлое и вытаскивать обратно все эти недобитые скелеты? К чему устраивать этот цирк уродов со мной в главной роли? Я не верил в то, что он может глумиться надо мной - только не он, не Брэйди, потому что мы были вместе с первого курса и слишком через многое прошли чтобы я подозревал его в чем-то подобном. Но для чего тогда? Зачем весь этот фарс?
Я не знал. Я не хотел знать. Чего я хотел прямо сейчас - так это вернуться в кабинет, к своим бумагам, пускай сложным, но хотя бы привычным и решаемым. Мне не хотелось снова вставать на эту зыбкую топь, я, как и прежде, надеялся, что все разрешится само собой, уже практически разрешилось, и к чему сейчас все это ворошить, от этого будет только хуже... Но вот он Брэйди, прямо здесь, в моем магазине, вокруг темно и только его глаза мерцают в отблеске редких фонарей. Он здесь и он хочет говорить со мной - не это ли возможность, о которой я мечтал? Не это ли то, чего я желал весь этот месяц? На самом деле, правильный ответ - нет, потому что я не хотел иметь ничего общего с ним, невзирая на мое адекватное "я хочу быть ему другом", мое неадекватное вопило "к херам Коллина Гилроя Брэйди, на этот раз он пнул тебя слишком больно, пора просто уйти в сторону". Ни то, ни другое не получалось в полной мере, я болтался между этими двумя крайностями и дожил до того, что он сам пришел ко мне говорить.
Не то, чтобы это было хорошо.
И все же - пускай для меня все уже решено, я задаю этот вопрос. Он повисает в воздухе неуверенным вопросительным знаком между нами, отражается в его глазах - неверным изумрудным. Брэйди дергается. Не то не ожидав услышать именно такой вопрос, не то не ждав что я все же решусь говорить с ним - с меня бы сталось вышвырнуть его за порог, невзирая на всю нашу дружбу. Он замирает и после говорит то, к чему я не был готов. То, что разбивает весь последний месяц, весь октябрь на мелкие острые куски, способные не то, что оцарапать - разрезать все к чертям.
- Я не понимаю, - честно говорю я, потому что действительно не понимаю. - К чему тогда был весь этот месяц? Я... - я запинаюсь не потому что у меня нет слов, о, они есть, но их слишком много, но я не знаю, как их произнести. Не потому что боюсь разрушить все, что есть между нами - между нами буквально ничего и огромная черная пропасть - но потому что боюсь, что он уйдет и я не узнаю, как все на самом деле. Его признание выбило из меня дух и разбило все мое отношение к последнему месяцу, и он выпил чертов Веритасерум, чтобы доказать мне, что он не будет врать, но это не дало мне разгадок, только запутало еще сильнее. Из-за чего еще он мог позволить подобное? Что послужило причиной, если не Дэвин, мать его, Хэйворд?
Я беру у него флакон. Если это игра "правда или действие", то черт с ним, пускай. Я слишком разобран сейчас, чтобы не принимать такой шанс, и, разворачиваясь к нему спиной, я только машу рукой, призывая следовать за собой. Иду наверх, к себе в квартиру, потому что такие разговоры не должны происходить в магазине, и выпиваю зелье на ходу.
У меня никогда не было от него секретов, но если ему нужно доказательство этого - пускай получает.

Это все словно бы сказка какая-то. Или притча, скорее. Не надейся на лучшее или тебе зубы выбьет или около того. Я боюсь верить в лучшее - боюсь, несмотря на то, что слышу, как он идет за мной, поднимается по лестнице, заходит в квартиру. Я не оборачиваюсь ни разу, боясь, что это морок, что стоит мне посмотреть ему в глаза и он исчезнет. Это совсем по-идиотски, но надежда поднимается как инфернал из темного озера - с такими же пустыми глазницами и загребущими руками. Захватить хочет, утопить. Только я ни ей не дамся, ни мороку этому, я слишком опытный, умудренный уже всякими событиями, на такую хреновую ловушку не попадусь - откройся, сезам, покажи мне того, кто за это все ответственен!
Но вот я дохожу до кабинета, разворачиваюсь, облокотившись на стол, а за мной все так же - Гилрой Брэйди собственной персоной, еще более потерянный, чем раньше, еще более сложный для понимания. Смотрит сначала куда-то в стену, а потом на меня. И говорит. Говорит, обвиняет, в чем, я даже не сразу понимает, и, запинаясь, говорит дальше, и я не прерываю его - на этот раз не потому что мне сказать нечего а потому что не знаю, как. Слова улетучиваются, стоит мне схватиться, каждое новое его слово выбивает из меня дух, меняет мне всю привычную картинку, обижает, на самом деле, еще сильнее. Подумать только, я-то, дебил, положил на алтарь все свое ради его счастья, а он врал мне все это время. Даже в этом. Не говоря уже об остальном, не говоря о периферии, в основном он врал мне, опутывал своей ложью, затягивал ее у меня на горле, кажется, не осознавая даже. Мне хочется дать ему оплеуху или отвесить пощечину, или по почкам ногой ударить, но я не двигаюсь с места. Я не понимаю, как мне жить с этой новой информацией, и я не знаю, как он мог решиться на такое. Я знал его столько лет, я был знаком с ним настолько долго, мне казалось, что у нас нет друг от друга секретов, мне казалось, и я был обижен на него не столько за то, что он не сказал мне вовремя, но за то, что он не сказал, не объяснил мне все прямо, словами через рот, что заставил меня догадываться. А теперь оказывается, что все эти догадки были херней собачьей? И он не сказал мне, что я не прав, просто потому что... Почему?
- Ты дебил? - спокойно, почти без интонаций спрашиваю я. Сжимаю край стола до боли, почти до скрежета, и избегаю смотреть на него - о, подумать только, какие интересные в коридоре обои! Интересно, заметила ли их Дарла? - Ты был нужен мне. Все это время я думал, что ты счастлив, и только поэтому не делал ничего, чтобы потревожить тебя. Я, блядь, ни разу даже не подумал говорить с тобой напрямую, я не хотел рушить тое блядское счастье и комфорт и топить тебя в своих проблемах. Потому что ими ты насытился, потому что я и так делал это слишком часто, потому что я надоел тебе с очередным нытьем очередной темы, которая тебе далека, и с очередными просьбами, и ты просто сбежал от меня в более удобные отношения.
Пальцы находят на столе карандаш и сжимают его, и спустя недолгое время я обнаруживаю в своей руке только ошметки. Сломанная деталь, пускай отправляется на мусорку. Я по-прежнему избегаю смотреть на него и перевожу взгляд себе под ноги. Я очень сильно хочу его придушить.
- Ты говоришь, что беспокоился о моем благополучии? Я чуть не подох здесь от одиночества. Дарле пришлось смотреть за мной в полнолуние, потому что Министерство дало бракованное зелье. Пиздец окружает меня со всех сторон, и я надеялся, что хоть что-то сделал правильно, а теперь оказывается, что нихуя. Что ты еще придумал? Что я отлично проживу без тебя? Это не так работает.
Я пытаюсь назвать его по имени и не могу. Словно какой-то блок стоит, язык не поворачивается, его имя горчит на самом кончике и не дает быть сказанным. А впрочем, к черту. Я выжил - значит могу и еще.

Я никогда раньше не пил сыворотку правды - или, по крайней мере, не помнил, чтобы пил. Может быть кто-то и подмешивал мне ее куда-то, но я об этом не знал, следовательно, сейчас - первый мой осознанный опыт. Ощущается странно. Слова, на самом деле, подбираются почти сами собой, складываются в правду - по крайней мере, в ту правду, в которую я верил, А не в объективную истину. Мне даже думать ни о чем не надо, чтобы говорить, но проблема в том, что я как раз думаю. Я думаю о том, что было бы, если бы я так никогда и не узнал. О том, насколько лучше был бы, переживался бы этот чертов октябрь, если бы мы не позволили этому случиться. О причинах, конечно, и в основном - о том, насколько больным и отчаянным сейчас выглядит Брэйди. Потерянным, запутавшимся, одиноким, и все это вместе, и это может говорить только об одном. О том самом, во что мне до сих пор не хочется верить, чтобы не позволять себе настолько жестокое разочарование.
О том, что ему это далось так же тяжело, как и мне.
И здесь бы появиться хотя бы какой-то части садистского удовольствия, дескать, не мне одному, получите распишитесь за свою порцию боли в этом раунде, но этого нет. И лучше от этого не становится, на самом деле, будь он действительно счастлив, я смог бы это пережить. Смог бы, я до сих пор уверен в этом, я же одна Моргана знает насколько сильный и насколько много всей этой херни могу выдержать. Но мысль о том, что он страдал все это время точно так же, не просто бьет под дых, она режет заживо, вскрывает грудную клетку и смотрит внутрь с интересом. Ну, что там показывают на этот раз? Трепыхается еще волчье сердце? Ну-ну, ненадолго.
Сколько раз я думал о том, как может произойти этот разговор? Сколько раз надеялся на то, что он вернется, скажет, что был неправ и тому подобная херь? Это было полным бредом, мечтать о таком, но я все равно упорно нес тяжесть этого бреда, не давая самому себе уйти в сторону. Я не мог, даже избегая его, вычеркнуть его из моей жизни, не мог просто закрыть глаза и сделать вид, что этой части не было - потому что это как раз было большей частью моей жизни. И пускай мне было больно от того что мы не вместе, куда больнее мне было от собственной дебильной реакции и от того, что я не могу стряхнуть с себя эту боль и выстроить с ним нормальные дружеские отношения. Я не собирался его бросать, никогда, и его проблемы никогда не были только его проблемами. С того первого курса, через лето после шестого, проторенной тропой через Лютный аж до Горбина и Берка. Пускай у нас было много идиотских моментов и глупых ссор, прямо сейчас я отлично осознавал, что семья - это не только те, с кем ты жил и вырос. Моя семья разрослась до размеров жилого подъезда где-нибудь на Трикл-Майн-Роуд, и Брэйди был ее частью слишком давно, чтобы даже задумываться о таком.
- Знаешь, - медленно сказал я, упираясь руками в стол позади себя. - Ты сейчас столько говоришь, несешь всю эту хуйню, но все, что я слышу - это страхи того ребенка, которого родители выбросили из дома. "Ты нам не особо-то и нужен" или что-то вроде того. Я помню, как одержимо ты пытался окупить свое пребывание на Тисовой, хотя от тебя никто ничего не требовал. Я только не думал, что у тебя вся эта хрень в мозгах до сих пор. Что ты никому не нужен и что все только ждут момента чтобы тебя выбросить. Твои родители были ублюдками, но только мы не такие, и я не такой.
Мне не приходится подбирать слова, зелье делает это за меня. Все это звучит жестоко, но это моя правда, это то, что я вижу и о чем я думаю. Я вижу доказательство своих слов только в его заблестевших глазах и, не давая никому из нас передышки, продолжаю.
- На самом деле, это смешно, знаешь, я же тоже думал что-то в этом роде. Думал, что я тебе не нужен и ты просто слишком благороден, чтобы сказать это напрямую. Надеялся, что теперь ты счастлив - правда, надеялся, без шуток. Думал что переживу все это и смогу снова с тобой общаться - потому что у меня никогда не было мысли бросить тебя. Ну, разве что тогда, после выпускного, когда ты гнал на Вернона, - я коротко смеюсь, качая головой. Меня удивляет моя же реакция, но я слишком долго пытался оставаться спокойным. Да и ему сейчас не нужны громкие разборки - мне кажется, что он готов сорваться прямо сейчас как напуганный олень после встречи с оборотнем. Хотя это даже смешно.

Я слушаю его, а он все продолжает говорить. Как будто не может выговориться до конца, как будто слишком много всего этого в нем. Его несет, но он осознает это, и именно этим качеством сыворотка правды так дерьмова. Ты понимаешь что ты говоришь и понимаешь, что буквально все, произнесенное тобой - та правда, в которую ты веришь и которую ты знаешь. Когда ты пьешь, все можно свалить на дурные мысли от алкоголя, а потом и вовсе прикинуться, что ты ничего не помнишь. Бывает ли похмелье от Веритасерума?
Вероятно, нет.
Мне трудно понять свое отношение в этом океане чужих слов, мне и их-то воспринять трудно - это настолько непохоже на то, что я знал и во что верил все это время, не месяц даже, похоже, гораздо больше, что я просто теряюсь. Все те факты, которые казались мне очевидными, теперь выворачиваются в моей голове в совершенно обратную сторону, и я не уверен, что мне это нравится. Я чувствую себя обманутым, я чувствую, что многие вопросы еще остались без ответа, но я не уверен, что вообще хочу знать ответы. Я складывал два и два и получил пять - совершенно неверно сложил паззл. Он знал это и при каждой удобной возможности подтверждал все мои ошибки, выдавая их за верные решения, и все почему? Потому что ему показалось, что мне так будет лучше.
- Когда в следующий раз решишь, что что-то будет для меня лучше, потрудись спросить у меня об этом напрямую, - огрызаюсь я, потому что не могу уже больше сдерживаться, не могу слушать всю эту чушь, ненавижу, когда за меня что-то решают. Всегда ненавидел, он знал, он должен был знать, и черта с два из меня можно выделать благородного человека. Я почти никогда не делал что-то в ущерб себе, особенно когда дело касалось общения с другими людьми - да и какого черта, как он мог подумать такое про себя?
- Я ни разу не жалел о своем решении прошлым летом, - уже спокойнее говорю я, не сдвигаясь с места. - И я не "не смог отказать", знаешь, если бы я хотел, я бы это сделал. Странно, что ты вообще думал обо мне в таком ключе.
Странно. Все это именно что странно. Странно видеть его здесь, странно видеть его таким потерянным, странно говорить с ним - вот так, напрямую, пускай даже с помощью сраного зелья, все равно. Странно, что он думал обо мне в таком ключе, странно сопоставлять сейчас все это в собственной голове. Он избегал ходить со мной к Саше и Джонни потому что чувствовал себя лишним, а не потому что избегал меня? Я едко думаю о том, что он мог бы порадоваться когда они уехали за пределы Британии, если бы мы все еще были вместе - но мы не были и переживали это событие отдельно. Я, по крайней мере, переживал. До сих пор переживаю, если честно.
Он говорит много важных слов, говорит, что я его семья, говорит, что любит меня, но мне от этого не проще. Даже сложнее, на самом деле, потому что он все еще дорог мне и я все еще переживаю его утрату как предательство, и столько всего произошло в этот блядский октябрь что хоть книжку пиши, а его все это время не было рядом просто потому что он решил, что мне так якобы будет лучше. Каждая мысль о нем, каждый взгляд на него отдавался обидой, и ее невозможно было игнорировать.
- Я люблю тебя, - я произношу это медленно, смотря на него, но не ожидая, что он посмотрит в ответ. - И я считаю, что ты правильно сделал, когда пришел сюда и рассказал все. Но я обижен и зол, и я не знаю, как справиться с этими чувствами по отношению к тебе. И я не знаю, можно ли их как-то заглушить, но даже если и можно - я не уверен, что хочу. Потому что все, с чем мы столкнулись сейчас, мы заслужили сполна.
Когда кончится действие этого чертова зелья? Чувствую себя главным героем сопливой школьной мелодрамы. Все эти разговоры о чувствах и остальном - совершенно не моя тема, унылая и неловкая. Но если бы не она, наверное, в этом разговоре вообще не было бы никакого смысла.
Я ловлю себя на том, что не хочу подходить к нему. Не могу и не хочу, меня тошнит от мысли о том, что я могу подойти к нему ближе, не тошнит от отвращения, скорее, от переизбытка эмоций или что-то такое. Всего этого слишком много для меня одного, и я не уверен, что смогу это переварить, не сегодня. Я не знаю, как отношусь к нему, я не врал (не мог врать), когда говорил, что люблю его, но в какой-то момент оказалось, что это далеко не главное. Я не знаю, как дальше быть. Может быть, мы вырулим отсюда в какое-нибудь лучшее будущее. По крайней мере, секретов у нас друг от друга скорее всего больше не будет. Ничего хорошего они не приносят.

Он словно слышит мои мысли, потому что подходит ближе, сам сокращает то расстояние, которое казалось мне бесконечно далеким, световые годы до взаимопонимания и адекватной поддержки, и всего остального, что, казалось бы, должно было быть априори. В тот самый момент когда мы решили, все, на этом месте слово "дружба" перестает определять наши отношения полностью. В тот самый момент, когда "отношения" стали отношениями действительно, но если серьезно, что тогда изменилось? Ничего из того, что должно было, абсолютно точно.
Он был прав: я придумывал за него причины, он додумывал причины за меня. Бесконечный круг непонимания и страданий, два ебалая, которые решили что все "хорошо" и держали проблемы в себе - черт возьми, как это знакомо. Я отказывался верить, но не хотел спрашивать, считал это своими проблемами и себя главной причиной. Он точно так же, вероятно, серьезно, это замкнутый круг, не разберешь, кто виноват, да и надо ли. Оба дров наломали, хорошо хоть сейчас ему пришло в голову.
Имею ли я вообще право на него злиться? Да, черт возьми, имею и еще какое. Я бы не стал врать ему в этом, блять, только не в этом. Не стал бы решать за него такие вещи, никогда, и не отвязался бы от него, пока не понял бы четко, что я ему больше не нужен. Что и произошло, собственно, и хвосторогу его за ногу, почему я не должен злиться?!
Но злиться долго не получается. Он слишком близко, глаза у него покрасневшие, как будто ненастоящие, в его слезах отражается свет фонаря с улицы, и это ебаное искусство. Он закрыл мне все выходы, дыхание перекрыл, все пути отступления сжег, так что мне ничего больше не остается. Я кладу ладонь на его шею и тянусь вперед, чтобы поцеловать его - совсем коротко, но это уже огромный путь.
- Я не верю в то, что могу быть счастливым без тебя, - говорю я, отстраняясь, но не убирая руку, потому что теперь, когда этот порог пройден, вернуть все обратно уже не получается. - И если ты хотя бы раз вспомнишь, насколько романтично и сопливо звучит вся эта срань, я сделаю вид, что разозлюсь, но на самом деле буду рад, потому что так оно и должно было звучать. Блять!
Сраное зелье все портит, какого хрена! Я затыкаюсь и опускаю руки, упираюсь в стол еще сильнее и грозно смотрю на Гилроя - ишь притащил хреновину! Смешнее ничего не придумал?
Да, я все еще зол и все еще обижен, но строить эту стену и дальше значит идти неверным путем. Если этого идиота надо держать рядом и постоянно напоминать, что он нужен, важен и мне без него никак - окей, на это я готов пойти, потому что последний месяц, если честно, был самым дерьмовым в моей жизни, даже хуже первого месяца после укуса и того дня, когда мы познакомились с Дарлой. Теперь, видимо, никаких недомолвок - ни от него, ни от меня. А мне... есть, что рассказать, на самом деле. Вероятно, ему тоже.
- Когда уже кончится действие этого зелья? Я уже готов на нормальные серьезные разговоры, без этой херни. Желательно, на кухне с выпивкой, так что идем, у меня там припасена пара интересных бутылок. Я переехал, кстати. Полмесяца назад, к полнолунию.