Стоит распахнуть глаза, за мгновение до этого прикрытые, чтобы отдохнуть от бесконечности блесток, пиротехники, софитов и ярких сценических костюмов, как цирковое безумие вокруг снова сливается в одну смазанную феерию. Я искренне люблю эту жизнь и это окружение, и мне ничто не дает больше сил и мотивации, чем вечерние шоу. Буйство красок вокруг, счастливые глаза, восторженные детские возгласы, аплодисменты, неподдельные эмоции, будь то смех или страх за замершего под куполом без страховки трюкача на метле, который висит на древке, держась одним пальцем – всё это и есть награда за то, что я делаю. Кому-то со стороны может показаться, что мне все дается легко, что я появилась «на всем готовеньком», получив цирк в наследство от деда. Что же… Они могут думать как хотят, но лишь те, кто рядом, кто доверил мне свои судьбы, целые династии циркачей, знают, как тяжело мне всё это дается. А я знаю, сколько они, в свою очередь, вкладывают в наши дела.
Вот Джинджер, немного угловатая, смешная девчонка лет на десять меня младше. Она выросла здесь, в цирке, на моих глазах, как и меня, ее не отдавали учиться в какие-либо школы, но, скажите мне, разве от этого она стала плохой? О, бьюсь об заклад, тому, как она управляется с тройкой наших кельпи, для номера которых мы при помощи магии создаем на арене прозрачный огромный резервуар с водой, позавидовал бы сам Ньют Скамандер! И откуда-то в ней, такой маленькой, столько силы и власти, что эти звери, которых почти невозможно приручить, слушаются её, будто комнатные шишуги? Ее родители отошли от дел, хотя раньше тоже выступали в цирке, но всё еще продолжают перемещаться с лагерем - теперь они не выходят на арену, но незримо помогают каждый день и час. Здесь их дом.
Вот Анхель. Кажется, он из Мексики, он безнадежно влюблён в Джинджер и столь же безнадежно потерян для какого-либо цивилизованного общества, потому что не умеет ничего, кроме как дрессировать сов. Он, собственно, и сам обращается совой. Анхель - анимаг. Что удивительно, остальные его способности более чем посредственные, возможно, даже совсем не превосходят моих, которые я выстрадала за годы обучения так, чтобы было достаточно для цирковых нужд. Анхель безнадежно влюблён в Джинджер, та упорно не замечает, хотя об этом знает уже весь цирк. У нас тут и семьи появляются, и дети рождаются, и старики умирают просто от старости, тихо и мирно, засыпая вечером и не просыпаясь с утра. И здесь был и их дом тоже. Всех их. Мы здесь в труппе не говорим «умер». «Время двигаться дальше», вот так. Им всем пришло время двигаться дальше - поэтому мы попрощались с ними и счастливы за то, что они теперь, наверняка, в лучшем мире.
Мы изгои для всего мира, стоит только упасть на землю последним конфетти, выстрелившим из заколдованной пушки. Когда шоу заканчивается и падают эти розовые очки - всё остаётся как есть, без всяких там прикрас. Эти люди вернутся в свои тёплые дома, в свои уютные квартиры и особняки, чтобы провести время за вином и вкусным ужином, а потом уснуть в объятиях тех, кто любит их (или хотя бы делает вид, что любит - не так уж и важно), а нам некуда возвращаться. Наш дом путешествует вместе с нами и другого нет ни у кого из нас. Говорят, нет ничего ценнее родительского дома, но я не согласна с этим. Родительский дом сам от меня отказался. А вот цирк не отказывался никогда, ни на минуту, то ли в знак уважения к моему деду, что руководил здесь всем до меня, то ли потому, что многие здесь знают, каково это - быть брошенными и забытыми уродцами. Да, именно так. Мы все здесь в какой-то степени уродцы, кто-то внешне, кто-то внутренне. Переломанные, с разбитыми судьбами и теми жизнями, в которых что-то не произошло, что-то не удалось и не сложилось так, чтобы наше место под солнцем обрело надежность и стабильность. Впрочем, это не мешает нам быть счастливыми сейчас. У нас все еще есть тент над головой, заработок, который позволяет нам не бедствовать, костры в лагере, которые дают тепло и пищу, и магия. У кого какая, академиков и экспертов будто из самых секретных отделов правительства у нас однозначно нет, но я все равно горжусь каждым, кто оказывается под моим покровительством и в моем цирке. Ведь здесь и мой дом тоже.
Когда шоу завершается, на душе всегда остаётся немного светлой грусти. Нет, это не тоска или печаль, это именно тонкая ниточка, которая медленно протягивается будто через самое сердце, заставляя жалеть о том, что невозможно остановить мгновение, которое было так прекрасно. Маленькая сказка, в которой мы любимы всей публикой заканчивается, и нам приходится разбредаться прочь - по клеткам, вольерам, палаткам и гримёркам. После шоу есть час, установленный внутренним распорядком, прежде чем я соберу шапито вместе с теми обитателями, кто не может переместиться сам, и не отправлюсь туда, где уже ждут те, кто не принимает участия в представлении с ужином, горьковатым плотным элем и новыми слухами, которые принесли с волшебного базара, на котором побывали днём. Мне тоже надо переодеться. Не стала бы ходить в концертном платье всегда, даже если было бы можно. Мои наряды - тоже часть ритуала, который надо соблюдать, чтобы сказка случилась, иначе никак. Иначе ощущение волшебства в мире, где им никого не удивишь, потеряется. Дверь за спиной щёлкает, стоит мне среагировать на стук, и я надеюсь увидеть в большом зеркале кого-то из артистов, но вижу только то, как эта дверь, собственно, открывается, и больше ничего. Мне даже приходится обернуться и застыть с открытым ртом.
- А...? - достаточно бесцеремонно указываю пальцем сначала на вошедшего, потом на зеркало, потом, наконец, понимаю, в чем дело: - Ааааа! Заходите.
Отодвигаюсь от зеркала, повернувшись к посетителю спиной. У меня есть комплексы, возможно, их даже много, но они точно не касаются моего тела - я урод, но мое уродство не внешнее. - Расстегните, будьте добры! - указываю на ряд крючков корсета, что опускаются вниз вдоль позвоночника, и киваю: - Боюсь, найти мистера Воса можно только в одном месте - на кладбище Зоргвлиед в Амстердаме, где его прах покоится с миром уже второй год, - вздыхаю, потому что тоска по самому родному человеку во всем мире все еще тревожит мое сердце. - Я Аида, его внучка. Чем могу быть полезна? Полагаю, вы можете знать, кто я, раз уж я догадалась, кто вы, - указываю на зеркало, поясняя, что именно я имела в виду. Тут без ошибок. А вдруг... вдруг это отец, которого я ищу столько лет и который прознал об этих моих поисках? Да нет, даже близко не похож на описания матери, точно не он.