ashes & flame
when I watch the world burn all I think about is you
| ВРЕМЯ: сразу после BLACK NOVEMBER. CREATURE PRIDE. Chapter 1 и 2 части |
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ:
Задача #1: выжить.
Задача #2: жить с этим.
HP: Count Those Freaks |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP: Count Those Freaks » Завершённые эпизоды » ashes & flame
ashes & flame
when I watch the world burn all I think about is you
| ВРЕМЯ: сразу после BLACK NOVEMBER. CREATURE PRIDE. Chapter 1 и 2 части |
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ:
Задача #1: выжить.
Задача #2: жить с этим.
Это был ад.
Робин и Эвелин, кивнув, растворились в толпе, и я надеялся, что они уже отправились отсюда в безопасное место. Антиаппарационный барьер был снят, но на концерте в защиту существ было слишком много тех, кто не умел или не мог аппарировать. Последних становилось все больше с каждой долей секунды, по мере того как Адский огонь распространялся по всей площади. Не имея особенных вариантов, он перекидывался с человека на человека, превращая тех в живые факелы. Среди криков, огня и дыма сложно было хоть что-то понять, я пихал одних - раненых, растерянных, напуганных - к другим, к тем, кто мог аппарировать, но все еще пытался помочь. И продвигался вперед, к сцене. Мне жизненно необходимо было знать, что с теми, кто был на той стороне, все в порядке.
Ника и Тедди в первую очередь.
Я уже почти подобрался к сцене, когда сдерживающие ее опоры рухнули. Адский огонь уничтожил магию, на которой стояла сцена, и сделал из нее самый большой костер из всех, что я видел.
- Крам! - закричал я, пробиваясь вперед, к этому пламени. - Вероника!
Люди вокруг толкались и бежали куда-то как напуганные овцы, кто-то бежал в сторону огня, как будто не видел, что перед ним опасность. Раз или два мне удавалось поймать кого-то и перенаправить в другую сторону, один раз попытались схватить меня, но я вырвался и побежал вперед.
In the end, as we fade into the night
Who will tell the story of your life?
Хотела бы она быть уверена, что умрет не так.
Все вокруг рушится и горит, и у Ники череда стоп-кадров перед глазами - немного похоже на сотрясение, которое у нее было после провала на Чемпионате Мира по квиддичу год назад. Еще недавно она говорила Гермионе, что она в порядке, и будет очень осторожна. Что успеет эвакуироваться вместе со всеми, но как организатор - обязана проследить, что не останется не эвакуированных людей, не способных к трансгрессии. Она обещала Гермионе, что они встретятся в ее доме через пятнадцать минут. Как давно это было? Думать физически больно - ей в виски будто вбили два здоровенных гвоздя.
Где-то в фан-зоне был Уэйд, и это все, о чем Крам может думать с момента, как только пожар начался. Это трагедия национального масштаба, и случившееся принесет тонну проблем, но в данный момент это так не важно, если она не найдет Дурсля и не убедится, что он жив. В воздухе стоит отвратительный запах горящей плоти, а Ника молится всем богам, чтобы только ее лучший друг не сгорел в этом огне. Сейчас, когда так реальна угроза потерять одного из самых близких ей людей, ее члена семьи - Вероника знает, что пожертвовала бы половиной мира, чтобы он остался жив. Не слишком здорово для человека, борющегося за мирное небо над головой и гуманизм. Но, в первую очередь, за масками политического и социального деятеля была скрыта та слизеринка Крам, которая ставила интересы ближних выше интересов всех остальных. Говорят, гриффиндорец пожертвовал бы собой, чтобы спасти мир. Как и любой слизеринец, Ника пожертвовала бы миром, чтобы спасти себя и своих близких.
Она не чувствует боли - прилив адреналина выключил в ней на время способность к здравым мироощущениям. Голова кружится, но Крам ищет в толпе единственное знакомое лицо. Не только в толпе движущейся - но и в лежащих на земле. И в горящих прямо сейчас. Что она будет делать, если Уэйда подожгли? Она не имеет ни малейшего понятия, но не уйдет отсюда без Дурсля.
- Всем немедленно эвакуироваться из зоны! - кричит она, - Порталы - возле ограждений!
Знакомый голос окликает ее имя в толпе, и Ника инстинктивно расталкивает толпу, пробираясь на голос. Если Уинстон еще может кричать - это хороший знак. очень хороший знак!
- Уэйд! - окликает она в ответ, стараясь протолкнуться и не упасть за землю. Упадет - скорее всего, ее затопчут в давке паникующей толпы. И сожжет Адское пламя. Что тогда скажут Джеймсу? Она не имела права этого допустить. - Я здесь!
Она хватает его за плечо сзади, надеясь лишь, что он не замахнется ей локтем в лицо по инерции - по крайней мере, она бы так сделала во избежание цепляющейся толпы. Она обнимает его коротко и точно так же коротко спрашивает:
- Ты ранен? - скорее всего, да. На Крам чуть не рухнула сцена, но Уэйд был в самом центре толпы, когда вспыхнуло пламя. Он уцелел буквально чудом. - Нужно уходить. Еще должны быть свободные порталы.
Ника не успевает ступить и шагу в сторону оград периметра, как южная стена вспыхивает словно факел, а воздух разрезает посмертный крик десятков людей.
Я слышу ее голос - и это проклятие и благословение одновременно, потому что она жива, жива во всем этом дерьме и вроде как даже не ранена (или почти не ранена), и до последнего исполняет обязанности организатора, пытаясь помочь другим выкарабкаться. И с другой стороны - какого хуя, Ника, здесь все запахло жареным, в буквальном смысле, что ты здесь делаешь, ты должна была эвакуироваться одной из первых, в полном составе со всеми медийным личностями, потому что потерять их значило потерять что-то очень важное. Времени думать об этом прямо сейчас у меня не было, но я вздыбившимся подшерстком чувствовал, что некоторых вещей нельзя было допустить.
Потерять тебя было бы равносильно самоубийству, Ника, ты что, не понимаешь?! Как ты вообще посмела остаться?
Она здесь! Я обнимаю ее долю секунды, узнав ее голос сразу же, среди крови, криков, страха и смерти, среди пламени и дыма, я нахожу свою подругу, чтобы спасти ее, чтобы спастись самому - здесь так много людей, так много страданий, но кому из них можем помочь конкретно мы? Это минное поле среди живых людей, и если до этого моей первой необходимостью было спасти всех, кто может выжить, то теперь это обращается в спасение Вероники Крам. Может быть, это совсем не по-гриффиндорски, но когда ей угрожает опасность, мне срать. Я должен спасти всех, за кого ответственен, и прямо сейчас я несу ответственность за нее, за мою лучшую подругу, с недавних пор - за жену моего брата. Все это неразрывно связано, моя жизнь с вероникиной не просто на пару стежков - на хорошие такие заплатки, чтобы точно не разорвалось, и если она не выживет, я умру вместе с ней. К черту это Адское пламя, к черту все остальное, ее ждет Джеймс, меня ждет Гилрой, после событий в Лютном не особенно способный сам за собой ухаживать. У нас есть свой долг и свои обязательства, которых никто другой не может исполнить. Мы должны выжить.
- КАКОГО ХУЯ ТЫ НЕ АППАРИРОВАЛА? - кричу я на нее, хватая за плечи. - КАКОГО ХУЯ, НИКА, ТЫ ДОЛЖНА БЫЛА СОБРАТЬ ВСЕХ СВОИХ И СВАЛИТЬ ОТСЮДА!
Но она права: нам надо уходить. Добраться до порталов на краях территории, выбраться из этого пространства с Кингс-Кросс, отправиться куда-нибудь, где сейчас тихо и спокойно. "Тихо и спокойно" было какой-то аллюзией на альтернативную реальность, потому что то, что происходило вокруг нас, было бешеным апокалипсисом.
- Идем! - кричу я, кричу, потому что по-другому она просто не услышит, и тащу ее за руку в сторону выхода.
"Собрать всех своих и валить" - звучит именно как то, что она делает сейчас. Собирает всё своё и валит. Как можно дальше и как можно скорее, цепляясь за руку Уэйда и не позволяя паникующей толпе разбить ее хватку. Он злится, потому что, как и она, чертовски напуган. Но она не ушла бы без него, даже если бы ради этого ей пришлось рыскать среди горящих факелов. Они спаслись бы вместе - и точка. Что было бы, если бы не - думать даже не хотелось. Ее и без того сейчас стошнит от запаха горящего мяса и черного дыма. Пиздец.
Они с Дурслем прорываются к выходу, и Крам сжимает в ладони волшебную палочку, но больше по инерции, чем для пользы. Ничто не поможет против Адского огня, а Агуаменти - только навредит. Как почти тридцать лет назад Адский огонь уничтожил Выручай-комнату, превратив ту в пепелище, так, по-видимому, он унесет концертную платформу Кингс-Кросс, и хвала Мерлину, если не зацепит весь вокзал. Чисто в теории - не должен. В вакууме любого перемещения огонь мгновенно потухнет. Это ведь вакуум.
О, Мерлин!
- Уэйд, их еще можно спасти! - кричит она другу и резко останавливается для того, чтобы направить на свое горло Сонорус. - В СЛУЧАЕ ВОЗГОРАНИЯ НЕМЕДЛЕННО АППАРИРУЙТЕ ИЛИ ДВИГАЙТЕСЬ К ВЫХОДУ С ПЛАТФОРМЫ!
Портал с платформы - тоже секундное перемещение в вакууме. По идее, этого должно быть достаточно, чтобы избавиться от смертоносного пламени. Кроме того, за последнюю минуту они потеряли не только южные, но и западные порталы. Огонь уверенно переключался на северную стену. Те немногие, кто еще эвакуировался, уже ломились в сторону выхода на Кингс Кросс. Туда же нужно и им с Дурслем.
Они не успевают: северная стена вспыхивает полностью перед их носом, практически отрезая путь к выходу. Кто-то кидает в стену Бомбарду, и это становится огромной ошибкой - осколки цемента и дерева вздымаются в воздух, объятые адским пламенем. От такого дождя не защитит не один зонт.
Меньше всего на свете Крам хотела бы трансгрессировать. Дым все еще вызывает плохо контролируемую тошноту, а голова кружится, но у них с Уэйдом - меньше пары секунд, чтобы спастись. И других вариантов просто не остается. Притянув Дурсля покрепче к себе, Ника крутится на месте и старательно думает только об одном месте в этом мире - о Гриммо. Драккл, Гермиона же ждет ее у себя!..
* * *
В узком темном коридоре дома 12 на площади Гриммо раздает громкий хлопок аппарации, и в ту же секунду на деревянный пол падают двое. Первые пару секунд Ника не верит, что они сумели выбраться из этого горящего ада, отделавшись испугом да парой царапин, но потом на светлом перепачканном в саже пальто в районе ее живота начинают проступать алые пятна. Весь ее живот пронзает резкая нестерпимая боль, и Крам уже не может сжать зубы и сдержать крик. Ее что, расщепило?!
- Блять! - даже двигаться вдруг резко становится невыносимо, и она лишь надеется, что в доме есть кто-то полезнее мертвого Баттса, - Джеймс!
Джеймс ритмично дергал ногой под столом и вертел карандаш в руках в попытке немного поработать. Именно в попытке, потому что мысли все равно вились вокруг этого ебучего концерта, и о том, как много его знакомых и родственников будет там. О том, что все это вряд ли стопроцентно безопасно. И что он дебил, потому что тоже, наверное, должен быть там, а не сидеть здесь, принципиально не вмешиваясь в политоту. Ника была там, Уэйд был там, Брэйди и Норман были бы там, если бы могли. Но Поттер был упрямым ослом, поэтому он якобы позволял каждому заниматься своим делом, несмотря на творящийся пиздец, и работал дома. Потому что у него вообще-то тоже есть работа.
Он погрыз кончик карандаша и бросил его на стол, потому что нужная мысль все не шла. И в доме, как на зло, было так тихо, что он с кухни слышал, как в гостиной тикают часы. Джеймс ненавидел тишину. И вселенная, кажется, его услышала, потому что в коридоре однозначно хлопнула аппарация. Поттер замер и машинально дернулся к палочке в кармане.
- Джеймс!
Стул с грохотом повалился, когда Поттер подскочил и понесся к выходу. Он влетел в стену коридора на повороте с колотящимся сердцем. И в сраном темном коридоре нихрена не было видно! Целую долю секунды он от всей души надеялся, что темное пятно на животе Ники - оптическая иллюзия, обман зрения. Надежды Джеймса, как правило, не оправдываются. Он один раз перевел взгляд с нее на Дурсля, и ему хватило, чтобы оценить. Потрепан, но в порядке.
- На диван в гостиную ее, живо - перехватывать Нику у Уэйда - лишние телодвижения, которые ей сейчас не нужны. Он мгновенно выпутался из рубашки, скомкал ее и сунул в руки жене: - Прижми к животу, надо остановить кровь.
Он сам оказался в гостиной раньше их и успел скинуть с дивана все лишнее. Хорошо, что палочка у него теперь была с собой всегда. Ночью под подушкой, в душе лежала на полочке с шампунями, в доме - в кармане. Думай, Джеймс Сириус Поттер, думай. Вызвать Альбуса? Значит раскрыть ему тайну Гриммо, поставить под угрозу. Он может появиться слишком поздно, нужно что-то делать быстрее. Для любых заклинаний оказания первой помощи у него слишком трясется рука. Что еще? Первая помощь, ты что-то знаешь про это, камон.
- Акцио, экстракт бадьяна! Где-то на кухне хлопнула дверца шкафа и через пару секунд пузырек влетел ему в руку.
Раны на животе выглядели отстойно. Любые раны выглядят отстойно. Но на Нике. Джеймс сжал зубы.
Бадьян, кажется, действовал, потому что кожа стягивалась. Хотя там было столько кровищи, что Поттер не был уверен, насколько улучшилась ситуация. Шишуги скулили возле дивана, поддерживая общую нервную атмосферу.
- Какого хера там произошло? - Джеймс обратился к Уэйду тоном, как будто он лично покалечил его жену. Конечно, это было не так, и Поттер прекрасно это знал. Но он, как практически все время в последнее время, был зол. На себя в том числе.
Он обошел разок вокруг дивана и пнул старый комод так, что он затрещал. Палочка неприятно скользила в руке, и Джеймсу пришлось вытереть кровь об себя, потому что выгнать из гостиной его могла бы сейчас разве что мгновенная смерть.
Тишина коридора на Гриммо отзывается болью - боль разных сортов смешивается в единую массу, мне кажется, что я оглох, пока Ника не кричит имя Джеймса в пустоту их нового дома. Это должно быть счастьем: мы выбрались из этого пиздеца, не погибли там, не задохнулись, не сгорели заживо. Но - в отличие от остальных, кто остался там и нашел там свой конец. Я не знаю, насколько много их было (они умирают там прямо сейчас, в эту секунду когда я стою в коридоре дома своих друзей), но это нельзя охватить простым "очень плохо". Это даже словом "пиздец" не охватить, это трагедия, и это целиком и полностью моя вина.
Ника хватается за меня как одержимая, даже в этой темноте я могу видеть ее перекошенное от боли лицо и блять, блять! Только не это, только не после того как мы все пережили и выбрались, после того как мы сумели спастись, это же так тупо! Хотя по-другому и быть не могло, в таком состоянии нельзя аппарировать, слишком высока вероятность расщепления, и вот, посмотрите. Я крепко держу ее, пытаюсь зажать рану рукой, пальцы мгновенно оказываются в крови, и от этого становится тошно - в ту же секунду. У меня кружится голова.
- Джеймс, - все словно в каком-то тумане и движется слишком медленно, я смотрю на него, сквозь него, пытаясь осознать то, что произошло. Хватаю его рубашку и прижимаю к животу Ники, это куда как лучше чем попытка сделать то же самое рукой, поднимаю ее на руки и едва не падаю обратно - ногу прошивает адская боль, и это звучит смешно, потому что, ну
кажется, мы только что избежали ада
а я умудрился захватить с собой его часто (или оставить там часть себя, что намного корректнее).
Меня хватает на то, чтобы дотащить ее до дивана; кровь заливает левый глаз, и я понятия не имею, моя или чужая, да это в принципе и не важно. Ника выглядит плохо, очень плохо, но если оказать ей помощь прямо сейчас, последствий можно будет избежать. Джеймс это и делает, я переношу вес на здоровую ногу, на ту, которая не_болит, легче не становится, но я больше не в состоянии двигаться.
Шоковое состояние накрывает с головой, одеялом, как попугая, которому нужно заткнуться. Я затыкаюсь и открываю рот только когда Поттер обращается ко мне. Перед глазами - все еще горящие люди, паника, крики. В горле забился дым, в носу - запах жареной плоти. Я не знаю, сколько моих погибло там. Я не знаю, кто выжил. Я вообще ничего не знаю. Я не знаю, скольких я мог бы спасти, если бы остался там, но мне надо было вытащить Нику - и я не знаю, сколько людей погибло из-за меня (все).
На какую-то секунду меня накрывает еще и горячей, душащей злостью на Веронику Крам - если бы она эвакуировалась, я смог бы остаться и помочь остальным. Но злость отпускает почти сразу, а чувство вины остается. Чувство вины и страх.
- Мы облажались, - медленно, хрипло говорю я, имея ввиду только себя. Если бы... если бы я не согласился на все это, никто бы не погиб. Если бы я не был таким тупицей и доверчивым дебилом и не верил в сказки о том, что можно все разрешить мирным путем, нас бы не застали врасплох. - Мы облажались, Джеймс. Куча народу погибла.
Она не осознает того, что делает, или что происходит вокруг. Когда Джеймс кидает ей рубашку, она уже не слышит слов мужа. Трансгрессировать с головокружением и подозрением на сотрясение - вторая самая ужасная идея на свете. Первая - была бы не трансгрессировать и умереть под взорванными горящими обломками в новом британском филиале ада.
Сознание Крам отключается где-то в коридоре и включается снова уже в хорошо освещенной гостиной. Кажется, что она всего лишь моргнула, но зафиксировать взгляд на лице Джеймса или Уэйда, или на залитой кровью рубашке - невозможно. В одно мгновение Веронике кажется, что ей нечем дышать, и она начинает с силой хватать ртом воздух, и он все еще кажется ей смешанным с дымом и пугающим запахом горящей плоти. В глазах - черные круги, которые словно слепят. Ника не понимает, что происходит, и это максимально хреново, потому что она не может ничем помочь. Почему-то лихорадочная мысль, что Уэйду помощь нужна больше, чем ей, стучит молотом по ее черепушке.
Она снова "моргает", и ощущения сменяются: то, что казалось раньше тридцатью ножевыми по всему телу, больше не горит открытыми ранами, словно аккуратно подзатянулось. Сфокусироваться становится легче, и Ника в первую очередь встречается взглядом с Дурслем, который стоит с совершенно отрешенным взглядом, словно в прострации. Где-то позади дивана раздается глухой удар и скрип - Ника понимает, что это Джеймс. И ей страшно думать о том, что за разговор им сейчас предстоит. Что за разговор сейчас происходит.
"Мы облажались" - говорит Уэйд, и Ника не согласна. Нет, они пытались все исправить. Пытались не отвечать на ненависть ненавистью, а на насилие - насилием. Они пытались быть хорошими. Ника ненавидит мысль о "подставь другую щеку", но они правда пытались. А потом их сожгли.
"Куча народу погибла" - говорит Уэйд, и, кажется, он чертовски прав. В этот самый момент люди до сих пор умирают там, и Ника не знает, сделала ли она все, что могла? Она сняла антиаппарационный щит. Она разместила подготовленные порталы. Она объявила эвакуацию. Она не смогла бы трансгрессировать с людьми несколько раз - после разрушения сцены она не была в порядке, и риск был слишком велик. Она смотрит на свой живот и видит, что ее бежевое пальто, светлые брюки, рубашка - все багровое, словно за минуту она успела полностью переодеться. Сколько вообще времени она уже находится дома? И если ее расщепило - в порядке ли Уэйд?
Она кидает на друга обеспокоенный взгляд. Его брюки в крови, сильнее всего - правая штанина. Крам так сильно надеется, что это всего лишь царапина. Что она не навредила Дурслю.
- Твоя нога, - говорит Ника, глядя на Уэйда, а голос словно с непривычки хрипит. Она закашливается, и по ощущениям - выкашливает из легких кусочки горящих тел ее товарищей и врагов. - Умоляю, пусть это будет просто царапина.
Мерлин, пожалуйста, пусть это будет просто царапина.
- Уэйд, это не мы их убили. Мы не искали конфликтов и драк. Началась потасовка. А потом в фан-зоне запустили Адское пламя. Мы сделали все, что смогли. Часть успела эвакуироваться. Кому-то... - Ника запинается, пытаясь правильно подобрать слова. Мерлин, спасибо, что ни Джеймс, ни Брэйди, ни Норман не пришли на этот концерт. - Кому-то повезло меньше.
Ника знает, кто облажался. Она знает, кто был виноват в случившемся. Гребаное Министерство с их политикой дискриминации и запугивания. Скольким еще нужно умереть, прежде чем до них это дойдет?
Джеймс в детстве обожал отцовские истории про войну. В частности потому, что именно у него их выжать было крайне сложно, а основным рассказчиком, которого не надо было просить дважды выступал Рон. Как практически любому ребенку-мальчишке, росшему в мирное время, Джеймсу нравилось периодически сражаться на "мечах", кричать экспеллиармус в дуэли с каждым столбом и вообще воображать себя храбрым воителем на куче поверженных тел. Конечно, ему не приходилось задумываться о реальной смерти. Только о концепте, который либо существует в книжках и чужих историях, либо происходит не с ним и ни с его ближайшим окружением.
Джеймс впервые серьезно задумался о смерти, когда связался с якудза. Когда какому-то чуваку буквально снесли голову на его глазах, и он должен был стать следующим. Но тогда он задумался о своей смерти, а она не так трогает, как смерть близких. Во второй раз Джеймс серьезно задумался о смерти на трибуне квиддичного поля в Рио. В третий - в день взрыва квартиры Ники. И с третьего раза эта мысль как-то прилипла на подкорке мозга и оставалась там до сих пор. Взрыв Биг Бена, какая-то херня в Лютном и теперь вот это "куча народу погибла". Возможно, Джеймс был черствым и прагматичным, но даже сейчас, услышав "куча", он в первую очередь подумал, а сколько в этой куче своих? Он был готов признать, что его не беспокоили те, кто не входил в его обезьянью сферу. Но при этом чересчур беспокоили те, кто входил. Если Ника и Уэйд здесь, то что с остальными? Кто еще был на чертовом концерте? Его жена с братом выглядят не просто так, словно видели некоторое дерьмо. А словно это дерьмо в них что-то изменило, и такими, как раньше, они уже не станут никогда. Поттер на секунду ловит больную мысль, что он хотел бы пережить это с ними, потому что тогда не ощущалась бы такая пропасть. И он бы не чувствовал себя вне их большой игры. Даже если эта игра была максимально хуевой.
Джеймс сует Дурслю в руку пузырек с бадьяном, намекая, чтобы тот позаботился о своей ноге.
- Гермиона? Тедди? - Поттер спрашивает, выбрались ли они, но задать вопрос целиком не хватает духу. Кто еще мог не выбраться? Кому еще повезло меньше? На чьих похоронах он даже не сможет присутствовать, чтоб его не забрали гребаные хиты?
Джеймс обычно мог позволить себе бездействовать в целом, напрягаясь только в экстренных ситуациях. Но теперь, когда всем его родственникам и знакомым угрожала какая-то хуйня, оставаться Швейцарией стало невозможно.
Поттер взмахнул палочкой в сторону кухни, и оттуда в комнату влетели три стакана с початой бутылкой, разливающей в них огневиски прямо на лету.
- Пейте - брякнул Джеймс тоном не допускающим возражений и отхлебнул из своего стакана, зависшего в воздухе перед ним. - А потом расскажете мне все, что вы мутите в своих ЖОП и БАМС. И куда собираетесь заявиться под обороткой и кому откусить голову. Потому что в следующий раз я иду с вами - это не должно было прозвучать как "ничего не можете нормально сделать", просто Джеймс был все еще зол, и на самом деле это "я готов помочь более целенаправленно". Он вздохнул. - Не ваша вина в том, что в Британии развелось дохера ебанутых, способных взрывать и жечь всех остальных. Я уверен, что вы сделали все, что могли, там, на площадке, и спасибо, что вытащили свои жопы живыми.
Ника обращает внимание на мою ногу - и следом за ней обращаю внимание я сам. Нога, как будто ожидая момента, резко взрывается ослепительной болью, заставляя меня пошатнуться. Сзади стоит кресло, поэтому я с размаху падаю в него, пытаясь осмыслить, насколько сильно я вообще ранен и важно ли это. В контексте буквально всего происходящего - не очень. Даже будь она сломана, что значит одна сломанная нога по сравнению с десятками жертв. Чью смерть мы допустили, чему мы позволили случиться.
Я позволил.
Я - в первую очередь.
Позволил себе поддаться идиотским рассказам о мирном пути, о том, что не надо провоцировать агрессию и об остальной хуйне, которая не имела никакого значения. Мы были спокойны, мы сносили удары судьбы как, блять, эльфы много столетий сносили свое рабство. Мы терпели, мы разговаривали, убеждали и были доброжелательны. Нас за это сожгли. Не за то, что мы были злыми или агрессивными, не за то, что мы представляем угрозу. За то, кто мы такие и за то, что вообще смеем существовать, за то, что слабаки, а агрессоры всегда чувствуют слабых, уж мне ли не знать - мы поставили себя на пустующее место слабаков, и это привело нас к позиции жертв. Вот чего мы добились своим мирным ходом. Иди к хуям, Элиас Виланд, и ты, Гермиона, тоже сходи проветрись. Все это произошло из-за того, что куча умных людей помутилась рассудком, а я ни сказал ни слова против.
Джеймс дает мне в руки пузырек, и я не сразу понимаю, что с ним делать - смотрю на него, смотрю на свою ногу. Штанина насквозь пропиталась кровью, пятна крови на полу - наши следы от порога дома к гостиной. Поднимать штанину смерти подобно, больно как пиздец, она тяжелая, мокрая, не поддается, только все руки в крови. В итоге я просто промазываю рану сквозь дыру, лучше вроде бы не становится, но опять же - прямо сейчас это не имеет значения. Я старательно отгоняю от себя все собственные нужды, прислушиваясь к словам Ники о том, кому удалось аппарировать. Это должно звучать благом, но ощутимого облегчения, как и экстракт бадьяна, не приносит. Все слишком плохо, капля меда мало что изменит.
Огневиски сейчас - лучшая идея, меня и уговаривать не надо. Разум с первыми глотками обжигающей воды вроде бы даже становится яснее, и, отставив пустой стакан в сторону, я больше готов к диалогу, чем раньше.
- Мы думали, что это будет мирная акция. Положительные эмоции, вот эта вся хуйня, - каждое слово дается с трудом, перед глазами - картины недавнего прошлого, может быть еще настоящего. - Я теперь нихуя не знаю, что делать. Ты, Ника, говоришь, что мы не виноваты, но это я подставил их всех! Они доверились мне, поверили, что будут в безопасности, что нам удастся всех сдержать, вся эта ваша мирная политика - это дерьмо собачье! Все, в чему она нас привела - это гора трупов и еще больший пиздец, чем тот, в котором мы были до этого. Сейчас весь мир выставит нас виноватыми, потому что мы агрессивные твари, которые только и думают как бы кого-нибудь сожрать или убить.
Я поднимаюсь на ноги - тяжело, стараясь удерживать вес на здоровой ноге, и не смотрю в сторону Джеймса и Ники.
- Мне надо к Брэйди. Проследить, чтобы он выпил лекарства, и вот эта вся хуйня. Я и так слишком надолго его оставил.
Слова Джеймса заставляют Нику в вскинуть брови в удивлении. Она не ожидала от мужа активных действий, смирившись с его позицией неучастия в политических и социальных проблемах. Джеймс всегда держался особняком и решал проблемы, не ввязываясь в гущу событий. Теперь все иначе.
И Ника не знает, что она должна думать. Ей спокойнее, когда Джеймс рядом, и когда она знает - он всегда прикроет ее тыл. Даже если зол неимоверно и потом готов развестись с ней прямо в поле - он все равно будет за нее в любом дерьме, куда ее занесет. Но теперь - теперь это происходит открыто. И он готов подвергать себя опасности вместе с ней и Дурслем, и это, блин, меняет всё. Слабость Вероники - ее близкие, и решение Джеймса - то, что Крам не сможет игнорировать, стоя на баррикадах или спасаясь с полыхающего концерта. При всех прочих равных она выберет живого Джеймса и горящий мир, не наоборот. При прочих неравных - тоже.
- Уэйд. - она окликает друга, но он продолжает, - Уэйд! Послушай, - она понимает, что с ним сейчас творится. Они оба буквально выбрались из ада, отделавшись не легким испугом, а вполне реальными и осязаемыми травмами. Гриммо залить сейчас их кровью, одежда ее мужа испачкана в их крови. И это - несравнимо малая часть от масштаба реального пиздеца, в котором, возможно, прямо сейчас до сих пор горят люди. Они чуть не сгорели вместе с теми людьми. И в первую очередь, Крам отвечает себе на вопрос: чем бы она могла помочь? Она знает, чем. - никто этого не сделает. Обещаю.
Джеймс просит их сказать о дальнейших шагах, и если Уэйд пока не в состоянии их обдумать, то Ника с наметанным за год взглядом придумала кое-что, что сможет сработать.
- Завтра утром я пойду к Трейси. Она там отвечает за смешивание людей с грязью, и я устрою ей хреновый денек. Слушайте, - она отпивает из стакана, наполненного огневиски, - взрыв Биг Бена. Никто ничего не говорит, и магглы ищут подрывников у себя. Но вы же понимаете, кто это на самом деле сделал? Спустя две недели после того, как я разломала этому уебку кости. Это Дирк. Это - тот взрыв, из-за которого мы чуть не похитили Эйвери. Они, блять, взорвали Биг Бен.
Никто не говорил об этом вслух раньше, но все точно подозревали. И это - просто охуеть. Но если раньше Крам считала, что это она будет ответственна за взрыв, каким бы он ни был, сейчас она чувствует лишь ярость и возможности. Передав дела подрывников Министерству, она сняла с себя ответственность. Спасибо, Дирк, за всю хуйню, что ты натворил неделю назад.
- Если магглы узнают, чьих это рук дело, вы же понимаете - это начало войны. Пятого числа Министерство обосралось, и магглы не знают об этом только потому, что не знают о Дирке в принципе. А что если им рассказать? - предугадывая закономерное "Ты там совсем ебанулась?!", Ника добавляет: - Это не то, что я сделаю. Но Министерство об этом не знает. Мы сможем их шантажировать.
Ника знает, чего она может этим добиться и чем ей придется пожертвовать. Она полтора месяца яростно билась за свою свободу и возможности выходить из дома, не сидеть в четырех стенах, как теперь это делает Джеймс, но если (когда) она выйдет на тропу шантажа Министерства, ей ничего больше не останется, кроме домашнего режима. Когда единственный твой гарант - это информация в твоей голове и возможность ее применить, голову приходится беречь с удвоенной силой. Ника ни без риска поднимается на ноги и скидывает залитое собственной кровью пальто. Багровые пятна больше не выглядят так угрожающе, когда в голове вьются мысли пострашнее.
- Не мы виноваты в случившихся смертях, потому что мы никогда не были агрессорами. Жертвы не могут быть виноваты, Уэйд, все прочее - виктимблейминг. Да, мы устроили этот концерт, но он был символом чего-то хорошего и правильного. Мы не приглашали уебков с вилами и Адским пламенем. В итоге теперь умирают и они тоже. Люди считают существ монстрами, потому что тупые и напуганные, и никто не устраняет их страхи и не просвещает их о реальном положении дел. Более того - ебучее Министерство только и делает, что культивирует ужасы. Вводит комендантский час вместо того, чтобы отловить вампира. Снижает дозы аконитового зелья вместо того, чтобы гарантировать безопасность вервольфам и жителям своей страны. Министерство играет в отвлечение и запугивание, усугубляя ситуацию, и то, что случилось - жестокая реакция жителей не на существ, а на то дерьмо, что Министерство льет в уши людям. Никто не говорит об этом, потому что диванный базар про левую дочку Поттера - проще, чем осознание - что проблема в уебанском поведении. И, честно говоря, я думаю, что нет времени более удачного, чем сейчас, чтобы говорить о существах и том, какую роль в случившейся трагедии играет Министерство. Ищешь драки, Дурсль? Вот тебе враг: мы должны убрать министерскую верхушку с власти. Никаких больше полумер. Нахуй это всё. Мы должны уничтожить эту гнилую систему.
Джеймс блуждал взглядом по гостиной и не мог не отметить, как же она его заебала. Вся эта старинная мебель, мрачные обои, отголоски жизни заносчивых аристократов даже после тысячи уборок и перестановок. Здесь вырос Сириус, который был, конечно, охренительно крутым и был почти братом его деда. Деда, Джеймса, который умер, когда ему был двадцать один ебучий год. И жизнь Сириуса тоже пошла по пизде, потому что они что? Были в авангарде против всяких ублюдков, вроде Волан-де-Морта.
А потом, годы спустя, его отец прятался в этой самой гостиной, потому что был в авангарде против всяких ублюдков. И, слава Мерлину, он пережил это дерьмо. А ведь мог и нет.
И вот теперь что? Его очередь? Сидеть в этой гостиной, осознавать в какое говно говно говно они все вляпались и почему, хоть раз в поколение жизнь Поттеров и тех, кто с ними связан, не может быть попроще?
Джеймсу хотелось взорвать к чертям этот дом, и эту гостиную, ставшую бункером. Он прожил здесь полтора месяца и, кажется, ее ненавидел. Или, может быть, это не было связано с домом на площади Гриммо, может быть, это было связано с тем, что он скучал по своему пентхаусу и по последней паре лет, когда он контролировал свою жизнь. Он скучал по всяким мелочам, по своему хламу, по соседству с Алексом и Джонни, даже по чертовому пилону у стены. Что угодно, только не эта софа, не кровь на ковре и не ежедневный страх и не мысль "а дальше то что?".
Он скучал по беззаботности или заботам уровня его траблшутерства, которые может и кусали за жопу в моменте, но сейчас казались такими лайтовыми. Скучал по картине мира и рисунку его будущего, который рисовался у него в голове, когда он был школьником. Он не хотел, никогда не хотел оказаться в эпицентре чего-то такого, что пережили его отец и мать, бабушки и дедушки, дяди и тети. Он всегда старался держать подальше от этого, видит Мерлин, потому что супергероями пусть становятся те, кто готов жертвовать своими близкими, своей жизнью и своим психическим здоровьем. Не он.
Но теперь у него тут Уэйд и Ника в крови в этой сраной гостиной, и он вроде как уже вписан по самое не хочу и не сможет убрать свою подпись из этого контракта, даже если сожжет его и отрубит себе руку.
- Иди. Я загляну к вам завтра, окей? Сейчас, наверное, и правда не время обсуждать планы, пока они еще не отошли от произошедшего. И ему вполне понятно желание Уэйда поскорее свалить к Брэйди, потому что будь сейчас Ника не рядом на диване, он бы хотел свалить к ней.
Ему хотелось задать ей тысячу вопросов из серии "почему?". Почему именно мы? Почему мы не можем просто свалить на Кубу и пить ром из кокоса? Но зачем задавать вопросы, на которые и так знаешь ответ? Потому что кто, если не мы. И от этого ответа блевать хотелось, честное слово.
- Ты не пойдешь завтра к Трейси. Одна во всяком случае. И я не хочу быть одним из тех мужей, которые весь день диван жопой протирают, а вечером пытаются ограничить жену в принятии решений или объяснить ей что она должна, а что не должна делать. Но услышь меня тоже. Ты пошла на благотворительный концерт, а вернулась почти в гробу. Извини, конечно, но на хуй всяких Хамски и прочих сидящих в кустах бадигардов. Я хочу быть там и в случае чего знать, что я сделал все, что мог.
Если они все равно собираются лезть дальше в пекло и свергнуть верхушку власти, то может быть ему стоит взглянуть на это под другим углом? Меньше негатива, больше авантюризма. Иначе так и свихнуться не долго.
Вы здесь » HP: Count Those Freaks » Завершённые эпизоды » ashes & flame