Сипуха так и не прилетела. Его Капкейк - смекалистая не по виду и хитроклювая до завистливого присвиста лисицы полосатая неясыть - четвертый день к ряду уныло облетает кварталы магического и маггловского Лондона, в надежде порадовать такого же унылого, как говно взрывопотама, хозяина. Оставляя записку-оригами в чердачной квартире Венди, он искренне надеялся вскоре получить весточку, но в их море после шторма наступило затишье. Робин сохранил рубашку с дурацкими пушистиками, как память о жуткой и в то же время прекрасной ночи, потому что розовая ткань дешевого пошива впитала аромат девчачьего шампуня. Из него романтик не очень, но рубашку кладет под подушку, чтобы спалось сладко. Глупо выйдет, если Тодд примет его предложение и завалится к нему домой мешком счастья, размером с целого Карлсона с пропеллером, и застанет душещипательную сцену обнюхивания рубашки.
Лонгботтом пытается с головой окунуться в скляночки, баночки, переливание крови, анализы мочи, порчи и проклятия, но эта самая голова все равно, хоть в ватрушку с метлы разшибись, забита всякой мыслимой и немыслимой ерундой, причем ерундой отборной, лелеемой и холеной. Он на кусочки истерзан глубокими думами о новой знакомой, нелепой гибели мужика Алистера, худо-бедно спрятанном окоченелом теле, разбитой витрине торговой лавки second hand и батских булках. От батских булок собственные булки сжимаются особенно крепко. Роб-несостоявшийся-горе-алкоголик до сих пор не уверен, а не показался ли ему острый клык в сумерках засыпающего Косого Переулка. После магического самогона и не такое привидится! Ему хочется поговорить с Венди, но дуреха снова исчезла в закате, и теперь гадай, спугнул ли он пташку, или она улетела сама.
- Миссис Фергюсон! Уважаемая! Я вам уж третий раз повторяю, что нельзя после подцепленного вами тыквоголового проклятия пытаться раздобыть сигару у санитара. Немного тыквы все еще осталось в вас, а эти растения курить в затяг не умеют. - Он догоняет волшебницу почтенного возраста (как она любит говорить: "Мне всего лишь сто с хвостиком, и я еще огого!") посреди коридора, где она который день пытается подцепить себе жертву - любителя табака.
У миссис Фергюсон шикарный седой парик-барашек с бантом, сползшим набок, и очки с толстыми линзами, чтобы лучше видеть. Подхватив пожилую даму под руку, он галантно сопровождает ее обратно в палату. В карте у миссис Фергюсон упомянута порция маразма и пристрастие к подозрительным зельям, отчего с ее причудами сражается все отделение. Поговаривают, что проклятие наложил сосед, не выдержавший того, что старушка вечно аппарирует в его сад и занимается прополкой его клумбы. Впрочем, соседский маг - обладатель даже двойной порции маразма, к которому прилагается паранойя, - ушел не многим дальше, считая, что прополка является прикрытием для кражи его драгоценных растений. Одним словом, трагикомедия двух одиноких и влюбленных друг в друга соседей достойна пьесы старика-Шекспира. А вы говорите Ромео и Джельетта!
- Робин-Биг-Бэн, пупсик, ну что же ты попусту переживаешь, - она послушно следует за ним в палату, гладя целителя сморщенной ладошкой по плечу. - Такой заботливый, такой чувствительный. Кусочек пирожка. Я все вижу, деточка моя. Но ты пойми, не суждено нам быть вместе, уж больно велика разница в возрасте. Ты поди молодой какой, пух на бороде, а я засыпаю в кресле-качалке и храплю. Тебе бы девочку пышногруд... пышнощекую, румяную, вон... ее, например. Ну же! Смелее, красавчик! Жеребец!
Волшебница подмигивает ему и тайком щиплет за правую ягодицу, после чего покрывается алой краской и хихикает. Божий одуванчик с виду, но за ней нужен глаз да глаз. Иначе она присмотрит за тобой. "Пышнощекой" (наверное, старушке требуются линзы посильнее) красавицей оказывается никто иная, как Тодд собственной персоной. Усталая и худосочная, как и при их первой встрече. У Роба даже челюсть отвисает до пола. Миссис Фергюсон ненавязчиво хлопает по его подбородку, намекая, чтобы он подобрал слюни. Если речи престарелой дамы о безответной влюбленности колдомедика в нее доходят до ушей Вендолин, то ему охота провалиться в подземелье морга прямо сию минуту. Позорище какое-то! Не так он представлял себе знакомство девушки с его местом работы.
- Биг-Бэн отправляется покорять Лондон, а миссис Фергюсон в свою палату, договорились? - Она на прощание подталкивает его в сторону Тодд, мол "псссс, парень, не упусти момент", и, придерживая концы длинного халата с крякающими утками, исчезает за дверью. - Э-э-эм, привет, Вендолин... Я уж подумал грешным делом, ты забыла про обаятельную, остроумную, незаменимую частичку своей команды... Ты обеспокоенно выглядишь. Что-то случилось? Твоя травма дает о себе знать?! ДАВАЙ, Я ТЕБЯ ОСМОТРЮ!

Когда его личный Лондон с узелком, набитым подарками в виде проблем, через плечо отталкивается от дверного проема и выходит из не самого надежного убежища на мерлиновский свет коридора, Робин готов мизинец дать на отсечение, что заприметил на губах почти дружелюбную улыбку, которая, правда, тут же перечеркивается язвительным тоном и десятью фунтами скептицизма на симпатичном личике. С социализацией у нее все еще трудности, как у дикой лесной кошки, которую пытаются приучить к жизни в столице, а ей это к дракклу не сдалось, но самостоятельное появление в стенах госпиталя зарабатывает сто очков бонуса от целителя. Насколько он успел разобрать девушку на молекулы, то она привыкла решать задачи методами непригодными для магического мира, отчего явно не прокатившими в главном холле Святого Мунго, где суровая на первый взгляд и совершенно милая при должном обхаживания ведьма скорее выпишет направление к мозгоправу, чем даст инструктаж по поиску Робина. Особенно, если его знакомая подкатила на стиле Лютного Переулка и завернула нечто, вроде: "Тут соплехвост с большим самомнением не пробегал?". И коль Вендолин с ужасом таращится на прущий из ушей энтузиазм Роба, которому не терпится показать все свои навыки в очищении крови пиявками и клизме, провести операцию, заштопать крестиком, сделать искусственное дыхание и вправить несколько суставов, то ей пришлось наступить себе на горло и воспользоваться всеми навыками обольщения разом. Навевает на дурные мысли и пугает до икоты. Пугает по одной простой причине, что гордая хозяйка целого кота никогда бы не пошла на такие жертвы, только чтобы увидеть Лонгботтома в солнечном, теплом халате-мантии.
- Думаю, что я достойный конкурент твоему Крафту, раз ты оставила его в холле, чтобы полюбоваться мной! - Он загоняет беспокойство поглубже под кору головного мозга, обнажая белоснежные зубы и заливаясь смехом. Стоящие неподалеку представительницы женского пола, молоденькие колдомедицинские сестры этого года выпуска, бросают на них откровенные и заинтересованные взгляды. Юные и выточенные фигурки так и норовят повиснуть на его шее. - Это же как надо хотеть меня, чтобы проделать такой путь и отыскать великолепие всея отделения. Но я очень рад, что ты пришла. Я ждал... Очень ждал. Ах, что до людей, ты не парься. Они уже тебя осмотрели со всех сторон. И выставили оценки. Потому что ты находишься в опасной близости ко мне, а местные хищницы пострашнее Жжоньки будут.
Из приоткрытой двери в палату торчит бант миссис Фергюсон, которая, приложив к уху... удлинитель ушей не с той стороны, пытается подслушивать их разговор. Заприметив строгий взгляд целителя, она поднимает в воздух большой палец и шмыгает обратно в свою обитель. Стоять на виду у падких на сплетни коллег и любопытных пациентов начинает нервировать. Он не стыдится Венди, но настолько оберегает ее и их личное пространство, что каждый посторонний взгляд кажется ему покушением.
- Не ревнуй, красотка, у нас с миссис Фергюсон исключительно дружеские отношения, я ставлю ей уколы, а она кормит меня пирожками, - он невинно пожимает плечами, стаскивает с головы медицинский колпак и деловито всучает его в руки одной их медсестер в качестве трофея. - У меня обеденный перерыв. Если начальство в лице Кармайкла будет искать, то я в целительской.
- Но я думала мы пообедаем вместе, я домашнюю еду принесла, мистер Лонгботтом, вам ведь раньше нравились сдобные котелки по моему личному рецепту, - лицо медсестрички становится хмурым, когда она переводит взгляд-металлоискатель на гостью. Лонгботтом берет на заметку, что ближайшую неделю стоит быть осторожнее, а то еще зельеце какое в кофе подольет. - Да, конечно, я передам, что вы отлучились.
В спину доносится обиженное фырканье, на что Робин только закатывает глаза к потолку. Каждый раз история повторяется. Девушки пользуются его мягкотелостью и крутят, как юлу, а когда он пытается дать отпор, то начинают обвинять в несерьезности и прозывают бабником. Роб настойчиво берет Вендолин за ладонь и тянет за собой в другой конец коридора, где располагается зона отдыха для персонала. Обеспокоенность девушки, как заразная порча, передается воздушным путем, и все гонимые прочь опасения, с которыми он боролся последние несколько дней, вдруг возвращаются, словно мечтая подтвердиться. Сразу все до его единого.
- Мы с тобой, знаешь ли, тоже так себе нормальные, с нашим послужным списком можем легко стать пациентами соседнего отделения, - он пропускает девушку вперед, подталкивая ее побыстрее исчезнуть из-под контроля вездесущих коллег, после чего плотно закрывает дверь и накладывает заглушающее заклинание. В целительской пустынно и тихо. Вдоль правой стены протягивается череда однотипных серых шкафчиков, на которых прилеплены отличительные знаки и результаты самовыражения различной степени долбанутости. С одной дверцы на них насмешливо смотрит ловец «Татсхилл Торнадос», который в далеком двадцать первом году прошлого века поймал снитч за три с половиной секунды. Соседний шкафчик сверху донизу усеян переводными колдокартинками зоомагической тематики, среди которых самой заметной является украинский железнобрюхий дракон - крупнейший из своих сородичей-драконов, который извергает пламя на каждого, кто подходит к шкафчику слишком близко. Все эти бесполезные на первый взгляд вещи показывают, что целители - обычные волшебники, у которых есть жизнь, увлечения и пристрастия вне Святого Мунго. На частично огороженной ширмой койке, которая обеспечивает спасительный сон украдкой всякому усталому сотруднику отделения, небрежно скомкан плед, видимо, оставшийся после выдернутого на экстренный вызов колдомедика. Рядом расположился диванчик и журнальный столик с недопитыми кружками и разбросанной корреспонденцией. В кресле лежит перевернутая переплетом наверх книга "Травы в альтернативной колдомедицине", которую Робин почитывает во время ночных дежурств. Он увидал ее в лавке Косого переулка, не удержался от распирающего изнутри любопытства и прикупил новенькое издание. Поначалу он думал, что чтиво окажется окулонаучной брехней, но, проконсультировавшись с отцом, понял, что подобные методы могут стать новым витком в развитии целительства.
- Ты пристраивайся, где нравится. У нас всегда немного беспорядок. Кофе? Чай? Тыквенный сок от миссис Фергюсон? - Робин потягивается, отправляясь к кухонной нише, в которой нашел свое место даже изначально маггловский и доведенный волшебниками до ума холодильник, время от времени на двери которого образуется беззубый рот с пухлыми губками, покрытыми блеском, готовый выплюнуть желаемый продукт. Холодильник стал частью их большой семьи, вот только предатель эдакий раздает и чужую еду тоже, потому что так и не научился читать надписи на банках и упаковках. Таким образом особо наглые сотрудники благополучно набивают свое пузо за счет коллег, а расследования по поиску проглотов заканчиваются безрезультатно. - Так что там с Пророком ты говорила? Среди газет должен быть, но с утра был такой аврал, что я только переодеться успел и приступил к работе. Не тяни низзла за яйца, у тебя на лбу горит табличка "ЭВАКУАЦИЯ", что стряслось? Что-то... по нашему делу?

Великолепие послушно, как низзл по команде, заваливается, но лишь по той причине, что за кухонной нишей ему требуется сосредоточенность уровня Одина. Пристрастие к готовке является следствием помешательства на зельеварении, где расчетливая и ловкая кисть мастера способна из простого перечня ингредиентов даровать вторую жизнь или... лишить первой, потому даже молотые кофейные зерна он отсыпает в покрывающуюся пузыриками воду с точным расчетом, словно всякий лишний грамм испортит весь вкус ароматного напитка. Когда на поверхности образуется кремовая наваристая пенка, он снимает котелок с двухконфорочной плиты и переливает в кружку размером с целую пинту. "Wild like a tiger" дюжина мини-фейерверков взрывается цветными искрами, образуя надпись на кружке, под которой по окружности гордо вышагивает не тигр, а полосатый пушистый домашний кот. Доставшись в подарок на День Рождения от коллег она зачарована приносить удачу, но, учитывая, что по художественной части у них в отделении явный пробел (это вам не операцию на сердце в полевых условиях проводить и не последствия ожогового заклинания с девяностопроцентным поражением кожи убирать!), то вместо тигра получился домашний маггловский кот, хвост трубой, усы до пола. После соприкосновения горячей жидкости со стенками буквы вновь вновь взрываются и меняются на золотистые "The healer of the year" с колдографией самого Лонгботтома, с которой он улыбается до ямочек на щеках и морщин, поочередно подмигивая то левым, то правым глазом. Лицо настоящего Робина заливается краской, и он спешно обхватывает кружку ладонью, прикрывая собственное бессовестное изображение.
- Миссис Фергюсон слишком уверена в своей неповторимости, ей любовные зелья для обольщения не требуются, - молодой человек хихикает, протягивая стакан охлажденной густой жидкости, сочно песочного оттенка, который девушка тут же вырывает из рук, словно пальцы необходимо занимать хоть чем-то, чтобы они не прикарманивали всякую бесполезную ерунду. - Тыквы-то из ее сада, домашнего отжима, поэтому все витамины прилагаются. Тебе следует больше следить за своим питанием, а то скоро начнешь сливаться с косяками. И цвет лица блеклый. Не удивлюсь, если при взятии крови анемия выявится.   
Робин обеспокоенно рассматривает Венди взглядом маггловского рентгеновского аппарата с видом à la "я все вижу и сейчас как залечу". Девушка не признает вслух, но ему бросается в глаза, что события последних недель пробежались и по ней стадом разъяренных кентавров туда, сюда и снова туда. Его перекашивает от очередной порции беспокойства, которое хочется вылить на голову Тодд нравоучениями, что себя нужно беречь, но на сей раз жертве лонгботтомской заботы фортит, как при правильно зачеркнутой супер-цифре в лотерее, потому что внимание колдомедика переносится на материализовавшуюся в руках девушки книгу. Он не успевает отвесить разъяснительный комментарий, как девчонка сама начинает сыпать умными словечками, причем тоном человека, знающего толк в том, о чем говорит. Вендолин забывается, ныряя с головой в строки книги, но быстренько выныривает обратно, осекаясь на полуслове. Черный рынок в случае чокнутой горе-подруги его уже ни капли не удивляет (ну какой среднестатистический волшебник предложил бы прятать труп? контрабанда с подаренной при первой встрече кожей бумсланга на фоне Алистера кажется песочницей), зато сбивают с ног познания девушки в травах и зельях.
- Ты и в народной медицине разбираешься? - он восхищенно смотрит на Тодд. - Я только начал исследовать эту область. Волшебники очень консервативны во всем, что касается нововведений. Я же хочу показать магическому миру, что методы наших предков и маггловские навыки могут дать толчок в развитии целительства. Прежде даже представить не мог, сколько возможностей открывает альтернативная медицина, пока мы с моим начальником не стали заниматься экспериментами, а тут еще книжка под руку попалась. Ты знала, что подобного рода литературу еще отыскать надо? В Косом переулке днем с Люмусом фиг найдешь. Уже подумываю сунуться по маггловским лавкам и антикварным магазинчикам. Там, я слышал, много толковых вещичек, не конфискованных магическим министерством, можно раздобыть.
Когда свежая газетная печать метко летит в переносицу Робина, он едва не обливает себя кофе, рискуя распрощаться с презентабельным внешним видом. Приходится отставить кружку на журнальный столик, с тяжелым грузом на сердце раскрывая нужную страницу. У него даже руки покрываются влагой, прилипая в пергаменту. Он оттягивает неприятный момент столкновения с правдой, но жирный заголовок, будто созданный специально, чтобы ни один, даже самый ленивый читатель, не пропустил статейку, невозможно не заметить. Роб подходит к многоповидавшему диванчику и присаживается на подлокотник близ девушки, набрав в легкие побольше воздуха и утыкаясь носом в статью. По мере прочтения буквы не желают складываться в слова и принимать смысловое значение, отторгаемые мозгом в защитной реакции. Он вынужден несколько раз скользить стеклянным взглядом по каждой строке, пока суть текста, написанного явно вдохновленным и эмоциональным журналистом, не доходит до сознания.

С колдографии на него глядит молодой, худощавый, белесый мужчина средний лет из числа тех, возраст которых определяется с трудом и находится в диапазоне между вторым и четвертым десятком. Глаза за старомодными очками выглядят растерянными, затравленным и удивленными. Робин припоминает одинокого посетителя Дырявого Котла, который в ту ночь выбрал себе столик вместо подушки и отсыпался, видимо, действительно после победы Сенненских Соколов.
- Черт, черт, черт, гиппогриф подери! - Лонгботтом швыряет газету на стол и закрывает лицо ладонями, пытаясь справиться с накатившим приступом негодования и смятения. - Ты его лицо видела?! Да он муху не обидит. Тоже мне маньяка нашли! Доблестные! Авроры! Мы... мы должны что-то сделать. Дать показания. Написать анонимное письмо. Если потребуется, я пойду и все расскажу, как оно было. Нельзя же так вязать первого попавшегося вампира. Этим радикальным существоненавистникам только повод дай, раздуют целый скандал. Проще обвинять слабый класс, повесить труп на левого чувака, потому что никто не будет защищать вампира.
При упоминании неясыти Роб вдруг заливается приступом кашля, пытаясь не выдать свою натуру сталкера. Подумаешь, пустил птичку полетать, присмотреться, авось с весточкой вернется. Дуреха решила, что за ней слежка. Насчет слежки она права, но заказчик в лице Лонгботтома совершенно безвредный. Он выхватывает стакан с соком у Тодд и делает несколько жадных глотков, прочищая горло.
- Ты по поводу неясытя не парься, если бы тебя в чем-то подозревали, то подослали бы не почтовую сову, - он возвращает тыквенный сок обратно девушке, испытывая дежавю. Несколько дней назад они также передавали друг другу фляжку с шипучкой-алкоголем. - У меня есть несколько министерский знакомых... Они точно сов не используют для таких дел. Ага.

Робин неопределенно качает головой, словно не ведает соглашаться или отторгать довольно циничную позицию девушки в отношении нового поворота в их общей грязной тайне. Слова Венди проделывают огромный путь, наталкиваясь на дюжину препятствий, прежде чем добраться до сознания колдомедика, совершив посадку в его разгоряченном мозгу. Посадка получается аварийной, выводя из строя последние датчики. Слишком много сделок с совестью и самим Люцифером на квадратный дюйм его такой же взъерошенной, как шевелюра после колпака, души.
- Зато глаза говорят о многом! - он взмахивает руками, показывая глубочайшее возмущение. - Знаешь, матушка всегда догадывается о моих переживаниях и проказах. Она улыбается и кладет мне ладонь на грудную клетку: "Ты можешь соврать, но глаза поведают больше, чем всякое из твоих слов, потому что твое сердце отражается в них.". Vultus est index animi в переводе с латыни означает, что лицо является отражением человеческой души. Еще древние волшебники верили в простую пословицу!
Предательница-газета соскальзывает с журнального столика и оказывается на полу, раскрываясь, как зачарованная, на пятой странице, где парень с колдографии становится невольным свидетелем их разговора. Затравленный взгляд смотрит поочередно на девушку и целителя, словно взывая к их помощи. Робину стыдно перед бедолагой-вампиром. Толпа разъяренных фанатиков с плакатами возле Дырявого Котла кричит во всю глотку, грозясь сломить хрупкое ограждение в виде деревянной двери и устроить самосуд над "виновником" без всяких авроров. Слава Мерлину, что изображения не способны издавать звуки, иначе бы крики банши показались райским пением, лучшими хитами "Ведуний". Министерство притворяется глухим, но крайними оказываются те, на долю которых и без того выпало слишком многое.
- Воз-мож-но, только возможно, что он, - Робин кивает на молодого мужчину из газеты. - Не невинная овечка, а волк в шкуре овцы. Возможно, он даже совершил вещи куда более страшные, чем мы с тобой можем себе представить. Но, Тодд, к смерти Алистера он не причастен, и мы с тобой об этом знаем. Неправильно, что человека осуждают без суда и следствия за деяние, в котором он не повинен. Должен быть хоть какой-то выход из этой... из этой жопы. Нет, я не про ту женскую лиги-справедливости с великолепной Гермионой во главе, а про большую такую гиппогрифью пятую точку. Может быть, мы единственные свидетели той ночью? Может быть, кроме нас некому дать показания? Ему светит реальный срок в Азкабане, а это, на минуточку, не отдых на Мадейре, хоть и тоже остров.
Робин прикусывает кончик языка и поджимает губы, когда прокалывается так очевидно и так по-детски, как в те годы, когда сам же оговаривался о съеденных праздничных конфетах, которые были подготовлены в качестве подарка под рождественскую елку, или об эклерах-ирисках, которые Ханна всегда готовила ко Дню Рождения. Щеки в третий раз за день становятся румяными, будто домашние пирожки, подсунутые ему в шкафчик заботливой рукой молоденькой медсестрички из отделения, подтверждая догадки Вендолин, что с пташками в небе не все так чисто и безоблачно. Одна пташка тут же решает взлететь повыше, встает и глядит на него сверху вниз, как полководец, в подчинении у которого один горе-войн, норовящий вечно забраться не в тот сад и не за теми яблоками, чтобы затем сбегать от мужика с веником и его сторожевого пса через забор. Тодд пытается взять ситуацию под свой контроль, едва не привязывая его веревками к дивану, чтобы наверняка не улетел верхом на железнобрюхом драконе вести переговоры с аврорами. Магические правоохранительные органы беспокоят девушку значительно сильнее, чем малютка-неясыть Робина, избавляя парня от необходимости объясняться.
- Ты предлагаешь пустить все на самотек? Но, но, но... так ведь нельзя! Как же справедливость?! - Робин ненавидит состояние всепоглощающей беспомощности. - Невозможно закрыть глаза и сделать вид, что ничего не происходит. Вот так просто положить драккла на авгурея! Прости, товарищ вампир, мы в курсе, что ты ничего не сделал, потому что бухал после матча, когда мы тащили труп мужика Ала, но, видишь ли, переживаем за сохранность своих голов, поэтому промолчим и постоим в сторонке. Если тут кто-то и поехал крышей, то циничный и ублюдский мир, по законам которого ты привыкла жить, Вендолин Тодд! Дикость, каменный век, джунгли! Я не знаю, кто тебя приучил не к кнуту и прянику, а только к кнуту, но я бы этому "доброму" человеку показал кулаком в переносицу. Фууууух. Да ты пойми, магическое общество развалится, как старенький ржавый пикапчик, модный в северо-американский штатах на рубеже 70-ых и 80-ых годов, если мы не будем помогать друг другу. Без корысти. Без собственной выгоды.
Он выпаливает на одном дыхании, чтобы затем выпустить из легких воздух, опустить напряженные плечи и успокоиться по методы раз-два-три. Метод нихрена не работает, но в этом вопросе главное самовнушение. Он умеет исцелять магией и зельями, избавлять от страданий и боли, дарить надежду и заставлять верить, но осознание того, что он лишь лузер во вселенском круговороте, нуб нулевого уровня прокачки, стажер-новобранец, который ничегошеньки не может пред издевкой судьбы, насмешкой того-чувака-сверху, силой правительства, гаденько скребется изнутри, раздирая на кусочки сколачиваемые годами принципы и понятия. Лонгботтому гадко, меркзо, грязно от цинизма и иронии окружающего мира, который с какого-то перепуга оказывается совсем не таким сбалансированным с добром и злом на двух чашах весов, как ему прежде казалось. Он не готов к выбору между "правильно" и "близкие люди". С него хватит темного помещения мастерской с перезванивающими котлами и брошенного на произвол судьбы тела три дня назад, из-за которого сегодня газета пестрит вампироненавистниками, а под суд отправляют того, кто причастен к произошедшему не больше, чем кот Робина. Вешать не себя еще один грешок (авось вскоре задушится от груза на веревке вокруг горла) или пойти грудью на амбразуру в виде авроров - с каких пор такая дилемма имеет право на существование в его жизни? Лонгботтом поднимает усталый взгляд на девушку, пытаясь понять, почему ради нее в том числе (помимо родной и любимой всем сердцем семьи, чьей гордостью, как орден Мерлина первой степени, он является) он готов нарушить все границы морали. Когда в глаз ему утыкается оттопыренный мизинец, совсем как в детские годы, Робин понимает, что причин прикрывать ее спину слишком много. Мизинец! Только эта девчонка могла закрепить их договоренность игрой. Помнится, они с ребятами давали друг другу не непреложные обеты, а обещания на словах (тогда было заведено верить обещаниям, не придерживая в кармане козырь, без шантажа, компромата, давления и подозрений!), и такая клятва была намного более святой, чем всякое из заклинаний.
- Твоя взяла..., - молчание длится минут пять, ни секундой меньше, пока Робин пытается убедить себя в том, что ради общего блага и защиты близких, дорогих ему людей он обязан поставить на кон судьбу одного единственного мага, вампира из газеты. Ему страшно вообразить, как он будет засыпать вечерами, зная, что из-за его малодушия дементоры потрошат душу парня. Он поднимает вверх ответный мизинец и обхватывает им палец девушки, крепко сжимая его. Миллиарды щекочущих и пульсирующий нервных точек на подушечках пальцев пробуждаются, делая прикосновение сугубо личным. - Я не стану пороть горячку. Обещаю. Ради тебя. Ради нас. Ради пациентов. Ради моих близких. Но мы можем написать анонимное письмо, которое никогда не укажет в нашу сторону? И не в аврорат, а в газету! Журналисты жадные до сенсаций и провокационных заявлений.