Большой Зал пустовал — студенты уже давно кто в здравом уме, кто в сонной памяти, сопели над пергаментами в кабинетах, и даже заядлые прогульщики предпочитали места более интересные, чем главный зал школы. Изредка из стены мог выплыть призрак и также безразлично раствориться в стене следующей.
У подножия больших песочных часов факультетов сидел черный кот. Кончик хвоста еле заметно подрагивал, стоило в одном из четырех сосудов сверху вниз срывался драгоценный камень, отмеряющий заработанный балл. Словно увлеченный игрой, кот ловил взглядами падающие камни в часах, и в те краткие секунды полета он немного прижимал уши, будто лениво готовился к прыжку, а потом опять спокойно выпрямлялся, сторожа очередной блестящий "балл".  Алые рубины, зеленые изумруды, синие сапфиры и алмазы — все тонуло в расширившихся зрачках. Взгляни кто сейчас на кошачью морду, мог бы поклясться, что у этого кота выражение морды по-человечески жадное.
В Зейне боролись кот и человек. Разумное, доброе, вечное, подсчитывающее насколько стала бы роскошна его жизнь, если бы удалось спереть хотя бы четверть содержимого каждых часов, и инстинктивные желания погонять эти блестяшки лапами по полу, загнать в дальний угол, а потом истошно орать, лишившись игрушки. Но сначала поймать.
Кап.
Неосознанно он преодолевает помост и подбирается ближе к часам.
Кап.
Хвост дергается из стороны в сторону все быстрее, мышцы сами приходят в движение. Тело пригибается чуть ниже, лопатки выбирают острее, зрачки становятся еще шире, почти полностью затмевая радужку. Зейн думает, что он уже давненько не принимал человеческий облик, а еще, что вон тот красный рубин ему совсем не помешает, как и его пропажа никого не огорчит. Осталось только придумать, как камень оттуда выцепить. Додумать он не успевает — кто-то из гриффиндорцев получает целых 10 баллов, горстка рубинов падает вниз, животные инстинкты берут верх где-то в середине мысленного сложноподчиненного предложения — кот отталкивается лапами и прыгает в стекло, силясь поймать летящие камни, сбоку пролетает рыжая молния. Удар в бок — часов он так и не достиг, а чей-то неблагородный кусь уже впился в бедро.
Зейн шипит по инерции, просто потому, что надо шипеть, а нападение осознает немногим позже, когда кусь повторяется. "Я надеялся, ты сдох еще вчера!"
Дерущийся меховой ком скатился с помоста под ближайшие стулья. С большим трудом Зейну задними лапами удалось оторвать от себя эту рыжую меховую свинью кошачьей святой инквизиции. Почувствовав легкость, черный кот мигом вскочил на стул, а оттуда — на длинный факультетский стол и проскакал три места прежде, чем остановиться. Рыжий не преследовал, но возмущенно гудел где-то снизу. Эта пушистая мразь терроризировала Зейна с той самой минуты, как он переступил порог подземелья! Неизвестно чей кот явно мнил себя хозяином цокольного этажа (если не всего замка) и крайне агрессивно отстаивал свою точку зрения: в отличие от Зейна, просто защищавшего себя, Рыжий пришел на эти земли метить территорию и убивать. "Как видишь, ножка деревянного стула уже потемнела",  — так и говорили его бесстыжие глаза. Вчера Зейну удалось сбросить его в забрало рыцарских доспехов, но бандит из плена выбрался и сейчас, низко завывая, карабкался по только что появившейся скатерти, начинавшей обрастать пустыми столовыми приборами и наполненными соусниками с графинами. Близился обед. Кот-убийца тоже близился. Зейн к близости был не готов — подняв хвост трубой, он пустился по столу наутек! Только начавшие появляться к обеду тарелки и кубки полетели во все стороны, но, к огромному огорчению, преследователь ловко избежал всех вилок и лишь единожды получил по лбу ложкой. Зейн отвлекся на свой ложечный триумф и в следующую секунду угодил прямо на появившуюся под лапами позолоченную тарелку, которая уже вместе с ним, закручиваясь, полетела вниз.
Пять сантиметров в секунду — не скорость падения лепестка сакуры, но вполне полноценный полет навстречу каменному полу, пока рыжее исчадие ада, не сумев затормозить на скатерти, проскользило дальше по столу.
Большой Зал заполнился громыхал так, что даже вечно кипящая жизнью кухня обзавидовалась бы.  Рокот тарелок и гром кубков, бьющаяся посуда и истошные кошачьи вопли. Зейн был весь в грибном соусе и тыквенном соке, а, вероятно, несколько счастливчиков обнаружат кошачью шерсть в своем обеде. Если вообще сядут есть в этом свинарнике. Поскальзываясь в соусе на собственных лапах, черный выбрался из-под перевернувшейся и накрывшей его тарелки в тот момент, когда рыжий кот в опасном азарте спикировал на него со стола.
"Ну ты тупо-о-ой..." Зейн вежливо отполз в сторону, позволяя Рыжему пролететь мимо и героически упасть в пол. На какую-то долю секунды они так и застыли, глядя друг на друга: один надеялся, что противник либо сдох, либо устал, второй же просто недоумевал собственной неудачей — раньше никто не смел так нагло и спокойно отходить в сторону!
Раздавшиеся шаги, разрази их гром, послужили громыхнувшей стартовой ракетой, и глаза у Рыжего опять налились жаждой крови. Зейн сделал последнее, что, как он надеялся, защитит его  — прикрылся чужим телом. Разбежавшись, он запрыгнул на плечо вошедшей блондинки, оставил несколько затяжек на ее мантии и презрительно уставился сверху вниз на своего врага! "Давай, девочка, вези меня отсюда!"

Кофе помогает согреться, свежий воздух приятно холодит горящие щёки, которые всё алеют и алеют, когда Эммануэль сжимает ладонь Иуды в своей. Но в целом, несмотря на неловкость, которую очень хочется скрыть, Иуда назвал бы сложившуюся ситуацию более, чем приемлемой. Ему всё же немного интересно, какой именно бог с ним, но он не решается поднять эту тему. Он бы не хотел называть своё имя, вернее не хотел бы признаваться, что он не просто какой-то там Джуд, а именно тот самый Джуд, библейский предатель и вообще нехороший человек. Слишком многое пришлось бы объяснять, если бы его спутник проявил любопытство.
Иуде нравится, как Эммануэль реагирует на прикосновения, как отвечает на его наивный, какой-то совершенно детский вопрос. Иуде нравится искренность и странная, неуместная неискушённость, в которую очень сложно поверить, если понимаешь, что созданию в оболочке бомжа-хипстера не одна тысяча лет.
Голос Эммануэля становится ниже, и он прокашливается, а Иуда, отвернувшись невзначай, прячет за растрёпанными волосами улыбку. Он, право слово, и не думал, что прикосновения руки к чужой руке может смущать. Тем более, звезду эротики. Эта реакция интригует, и Иуда прижимается плечом к плечу Эммануэля, оправдываясь, конечно, прохожими, которые идут на встречу или обгоняют их.
– То есть травка, алкоголь и секс – это то, на что ты променял условные небеса и возможность помогать смертным? Всё ещё иронично. Иронично, что, когда бог с нами, на самом деле, это означает, что бог бросил нас, – Иуда не предъявляет претензий, он просто пытается разобраться во всех этих божествах и их мышлении. Может, тогда он поймёт мотивы Люцифера, который вернул его из небытия, чтобы он выносил за ним лоток. Хотя, наверное, ответ на поверхности. – Ты хотел бы перестать быть… ну… богом? – спрашивает Иуда и делает глоток кофе. На верхней губе остаётся молочная пена, но, будто бы этого мало, Иуда усугубляет ситуацию, ловя зубами шоколадные чипсы с поверхности молочной пены и измазывая в пене и нос. Он этого не замечает, хрустит шоколадной чипсой, как ни в чём не бывало, бросая полный наивности и любопытства взгляд на Эммануэля. – Я бы хотел перестать быть тем, чем меня сделали. Я, знаешь ли, вообще собирался перестать быть. Ну… до того, как стал тем, чем стал, – Иуда хмурится и смущённо улыбается, жестикулируя рукой, в которой держит стакан с кофе. – Но сейчас я близок к тому, чтобы всерьёз думать, что принимал такие решения в прошлой жизни, потому что тогда ещё просто не придумали кофе. И эротику, – Иуда усмехается, его глаза блестят, когда он ловит взгляд Эммануэля.

спросите у Поттера, он в курсе, где,а я ленивая жопка

Сентябрь и начало октября были довольно скучные, как и обычно – все только приходили в себя после летних каникул, пока не врубившись в учебу, из разговоров было только обсуждение каких-то крутых вечеринок у школьных заводил, но Лавгуда на них по традиции не было, так что он хоть и слушал забавные истории с искренним любопытством, но чувствовал себя неловко, когда его спрашивали про его каникулы. Он тоже хорошо их провел, но о чем ему было рассказывать своим приятелям? Конечно, самые сумасшедшие приключения все равно происходили в Хогвартсе. Покуда эти приключения не наступили, Ксено страдал от скуки в хаффлпаффской гостиной и ждал, пока где-нибудь наконец бомбанет, чтобы он смог присоединиться к общему веселью.
В этот октябрь первым бомбануло у него.
- Мощерогий кизляк! – Ксенофилиус несся по лестницам, сбивая малышей и даже не думая извиняться,- я его видел, он там летал и вовсю кизлил! Мощерогил! Это просто потрясающе, незабываемо, вы все просто обязаны его увидеть, мы должны поймать его во имя науки!
Парень хватал всех, кто хотя бы доставал ему до плеча, за руки, но ему подкручивали и шли дальше. Ксено был близок ко впадению в истерику, но тут на глаза ему попался Фрэнк Лонгботтом. Хаффлпаффец взял курс на него и схватил того за грудки – точнее, с их разницей в росте, скорее, повис на нем орущим от возбуждения клещом.
- Фрэнк! Фрэнк, это может быть безумно, безумно опасно, мы должны спасти всю школу! Но никто не поймет, даже Дамблдор,- поспешно добавил Ксено, заметив, что Фрэнк хочет что-то вставить,- никто, потому что никто и всерьез-то не воспринимает, но уж ты, Фрэнк, ты можешь, я же знаю, ты же крутой, дуэльный клуб, ну помоги же мне!
Вспомнив, что Лонгботтом может быть и не в курсе, по какому поводу Ксено так кипишит, он заговорщически прошептал:
- Я его видел. Мощерогого. Кизляка. Он сидел на дереве во внутреннем дворе, и с его крылышек капала слизь. Ты мне не веришь, я вижу, но пойдем со мной, и ты увенчаешь свое имя в анналах магической истории – конечно, если мы его поймаем. Фрэнк, ну пожалуйста!