РОБИН ФРЭНК ЛОНГБОТТОМ
Robin Frank Longbottom
| ВОЗРАСТ: 25 лет, 1 июля 2002 года. |
ИМУЩЕСТВО
Волшебная палочка: ива, перо феникса, 13,5 дюймов.
Средство передвижения: метла “Молния Суприм”, мотоцикл “Triumph Bonneville T120”, аппарация (в редких случаях, по причине плохой переносимости).
Артефакты: отсутствуют.
Домашние животные: полосатая неясыть Капкейк и полосатый кот “КО-О-ОТ”, которого он подобрал на маггловской улице.
ИСТОРИЯ
Родители: Невилл Лонгботтом и Ханна Лонгботтом (Аббот).
Братья/сёстры: старший брат и ребенок в семье Лукас Лонгботтом, младшие сестры Патрисия “Триша” Лонгботтом и Александра “Лекси” Лонгботтом.
Робину досталась шоколадная лягушка с коллекционной карточкой в тот момент, когда он стал вторым ребенком счастливой четы Лонгботтомов. Если старший брат Лукас появился на свет в тяжкие времена послевоенной Великобритании, когда приходилось по кусочкам собирать осколки полуразрушенного мира, ютиться в небольшой комнатушке близ Дырявого Котла и перебиваться на галлеоны, заработанные большим трудом, и был передан на руки пожилой, но все еще крепкой прабабушки Августы, то Робу повезло многим больше. К его трем годам, когда он смотрел на жизнь с детским, но все же осмыслением, отец благополучно занял место профессора Травологии в Хогвартсе, а матушка успешно писала статьи для “Ежедневного Пророка”. Они перебрались в Годрикову Впадину в уютный домик с садиком и цветочными клумбами. Ханна могла позволить себе работу вне стен издательства, на пару с Августой занимаясь заботой о мальчишках и появившихся несколькими годами позже девочках. Отец и мать самой Ханны погибли во время войны с Волдемортом, оказавшись в составе лагеря, на которых было совершено нападение его приспешников. Невилл большую часть времени проводил в стенах школы, но никогда не забывал вносить отеческую нотку в воспитание. Он искренне любил жену и детей, желая дать им ту родительскую опеку, которой не хватало ему самому в детстве. Особенно сильно покровительство проявлялось в отношении Робина и дочерей Триш и Лекси. Не первенец Лукас, а именно Роб стал для него гордостью и надеждой, сыном с большой буквы, через которого он пытался воплотить в жизнь собственные некогда нереализованные амбиции. Робину прощалось непозволительно многое. Он рос в окружении внимания и заботы, получая все лучшее по первому “хочу”. Когда в доме случались беспорядки, то ответственность ложилась на плечи старшего. Роб в свою очередь мог безнаказанно чудить, а потом делать щенячьи глаза, мол он не при делах. Чудил он немало, но неумышленно. Сказывалось детское любопытство, гиперактивность, желание попробовать все, сразу и на себе. Он был смелым, отчаянным, неугомонным, спасал магловских котов с деревьев, дрался с мальчишками на кулаках, воровал вишню, обустроил себе и сестрам домик в лесу, который был их личным порталом в невиданные миры. Старшего брата он любил и искренне пытался выгораживать перед родителями и бабулей, но отчего-то те считали, что Лукас виноват в очередном погроме в гостиной или разбитых коленях Робина, что Триш перекрасила волосы в зеленый не с легкой подачи Роба, и это не Лекси притащила в дом всех садовых гномов. Предвзятое отношение к тихому и спокойному Лукасу создавало пропасть между братьями, которую Робин всеми силами пытался преодолеть, но с годами получалось все сложнее, потому что старший брат отдалялся от семьи и замыкался в себе. Потом Лукас поступил в Хогвартс, на три года раньше самого Робина, и общение братьев сошло на нет. Роб первое время был очень расстроен, писал письма и просил рассказать о школе, но ответы стали приходить все реже, да и на каникулах за столом говорил только Робин, в то время как отец и Лукас молчали и старались не замечать друг друга. Возможно, поступление на Хаффлпафф стало решающим в их взаимоотношениях, послужив причиной для разочарования, но контакт между Невиллом и старшим сыном был полностью утерян, зато связь отца и Робина стала крепче. Роб уважал отца (и также гордо носил свое второе имя - имя деда, который на пару с женой Алисой во время первой войны не сдался Пожирателям Смерти, и именно их трагическая судьба стала отчасти причиной для выбора специальности), восхищался его достижениями и достижения его друзей, взахлеб слушал истории об их сражениях и сопротивлении во время войны. Для него отец был образцом и примером, но также сильно, как он его любил, он боялся упасть в глазах Невилла, не оправдать надежд и возложенных обязательств. Сомнения, что он недостаточно хорош, Робин пронес через все свои годы жизни. Именно неуверенность так отчаянно спрятанная под маской самонадеянности, дерзости и наглости стала залогом его успеха, лучшим стимулом для достижения высоких результатов во всем, за что он брался.
Робин ни одной мышцей лица не дрогнул, не показал, насколько страшно было ему сидеть на скамье с надетой на голову шляпой, под прицелом сотни взглядом, среди которых были глаза отца, в ожидании вердикта. Он лишь позволил себе выдохнуть с облегчением, когда на весь зал прозвучало “Гриффиндор”, за что неделей позже получил в подарок метлу, что так отчаянно просил последние два года до поступления в Хогвартс. Вручая ему метлу в своем кабинете после занятий, отец, конечно, не сказал, что она полагалась за поступление на факультет львов, но оно было понятно и без слов. Роб снова смог соответствовать ожиданиям. По своей натуре будучи лидером, мальчик всеми силами старался завоевать свое место под солнцем среди сверстников. Он был общительным, ярким, громким, веселым и шумным, все с той же коллекционной карточкой в кармане, что зовется удачей, в отношении окружающего мира он был лишен высокомерия, всегда готовый протянуть руку помощи и встать на защиту. На втором курсе он прошел отборочные в команду по квиддичу, став вратарем, что при его эксцентрично-взбалмошном характере казалось не шибко уместным. Вратарь должен быть собранным и сконцентрированным во время матча, но Робин сочетал в себе бесшабашность и глубокую серьезность, в зависимости от ситуации. Он умел решать проблемы и в такие моменты лицо его приобретала не по годам задумчивое и собранное выражение, с ранними морщинками на лбу. В принципе, он действительно грезил о месте загонщика, чтобы стоять на защите команды, но в тот год обе позиции были заняты, а выставить свою кандидатуру в качестве конкурента для ребят со своего факультета ему казалось неправильным. Ему нравилось летать, быть частью команды, вырывать победу из горла соперников, а стать загонщиком еще поспеется. Про отборочные он не предупредил никого из семьи, а потому одобрения отца ждал с трепетом и ужасом, и лишь когда увидел его широкую улыбку, когда ладонь опустилась на плечо, и он услышал: “Я так тобой горжусь, сынок.”, Робин воспрял. Присутствие отца на трибунах во матчей кололо детской неуверенностью и сомнениями в груди. Он искренне боялся упасть лицом в грязь, пропустить мячи, стать причиной поражения команды, но продолжал парить коршуном возле колец, стирая пот с лица и отбивая удары. Двумя годами позже, когда старички команды Гриффиндор выпустились, Роб все-таки занял заветную позицию загонщика. Отвесные, от души удары битой по бладжеру, давая охотникам завершить нападение, стали именно тем, в чем Робин смог раскрыть свой потенциал, как игрок.
Школьные годы не были политы сплошным шоколадным соусом хотя бы по той причине, что не всем нравилось стремление юного Лонгботтома к лидерству. Столкновение характерами он решал просто и без лишний церемоний, хватаясь за волшебную палочку и вызывая на дуель. Такая импульсивность бывало оборачивалась внезапным появлением патрулирующего коридоры Хогвартса профессора, но способность выбираться сухим из воды, прущая во все стороны харизма, невинный взгляд и умение навешать на уши порцию итальянских спагетти позволяли избегать слишком лихих наказаний. Преподаватели по большей части относились к Робину с улыбкой и искренней симпатией. Он успевал практически по всем предметам, помогал младшекурсникам и отстающим однокурсникам, лихо справлялся с практикой, а те разы, когда он опаздывал на занятия или не сдавал заданное эссе в срок оправдывали занятостью, тренировками и обилием дополнительных уроков, но никак не списывали на лень. Хотя, признаться, попинать баклуши, здоровенные такие баклуши, он был не против, как и многие ребята в его возрасте, и легко мог провести все выходные на поле или за распитием сливочного пива с друзьями, а затем в ночь на понедельник пытаться успеть сделать домашнее задание на неделю за один присест.
В своем пристрастии к травам Роб пошел в отца - еще один бонус в копил их отношении. Откровенной неожиданностью стали успехи Робина в Зельеварении, где он с удовольствием блистал знаниями и идеальным варевом в котле, мог в запой штудировать учебники в библиотеке, куда пробирался в ночные часы после отбоя, и мечтал о великих открытиях. Закономерными были его достижения в предметах, где помимо знания и понимания основ допускались эксперименты: добавление иных ингредиентов в зелья, изменения пропорций или последовательности, чтобы в результате получался более совершенный продукт. Ему нравилось давать волю фантазии, совмещать теорию с практикой. Получалось не всегда. Далеко не всегда. Иногда подобные выходки заканчивались прыщами на лице или вдруг отросшей бородой у себя и приятелей (еще более часто у неприятелей и “этот тип мне не нравится”), потому что предпочитал сразу пробовать зелье в деле. С тем же рвением, с которым он варил и изучал зелья, Робин занимался Заклинаниями. Он много читал про появление и зарождение магии, увлекался происхождением и историей, позднее всерьез задался вопросом появления сквибов у волшебников и волшебников у маглов. Чары давались ему играючи, он пытался не просто учить последовательность движений и слова, а понимать глубину, причину, основу. Роб относительно быстро освоил невербальную магию, экспериментировал с добавлением слов и объединением нескольких заклинаний и даже загремел несколько раз в Больничное Крыло, но энтузиазм не утих даже после Костероста.
Экзамены пятого курса Лонгботтом сдал в целом очень даже хорошо. Единственным “У-у-у-у” сверкала оценка за Трансфигурацию, причем явно натянутая за уши, дабы не лишать юношу значка старосты (а тут еще папа в роли героя войны и профессора до компании), потому что на экзамене он едва справился на стабильное такие и внушительно “Отвратительно”. Трансфигурация с первого курса шла из рук вон плохо. Ему было стыдно перед отцом, амбиции не давали покоя, но то ли отсутствие интереса, то ли способностей, то ли первые неудачи, положившие начало неуверенности на уроках Трансфигурации, он продолжал дотягивать до “Удовлетворительно”, лишь изредка прыгая на “Выше ожидаемого” (и то вероятно довольно предвзятого) и снова едва не получая “Тролля”. Вместе того, чтобы превратить утку в чайник, он окрашивал перья в фиолетовый, а вместо кресла он как-то наколдовал унитаз. Друзья правда сочли такую выходку смелой и очень крутой и высмеивали не его способности, а сам факт, но Робу от того было нелегче. Потому Робин был несказанно счастлив избавиться от необходимости посещать Трансфигурацию после пятого курса, оставив Зельеварения, Травологию, Заклинания, Древние Руны и Защиту от Темных Искусств.
Перечитавший комиксов, которые он одалживал у магглорожденного друга, Робин возомнил себя не больше и не меньше супергероем, и рвался помогать всем и каждому, начищал пятые точки тем, кто обижал младшекурсников, защищал девчонок и, получив значок, прослыл довольно предвзятым старостой, который выгораживал своих друзей, спускал им с рук любые нарушения правил, зато на неприятелях и соперниках отыгрывался по полной. У Роба помимо обостренного чувства справедливости, всегда слишком сильно была развита симпатия и антипатия, он делил мир с юношеским максимализмом на черное и белое, не принимая полутонов, считая их цинизмом. Особенно сильно от его опеки страдали младшие сестры, с которыми он носился, как курица с яйцом, перегибая палку до такой степени, что едва ли не проверял на блохастость всех их ухажеров и друзей.
Решение о становлении целителем и работе в Святом Мунго Робин принял еще на пятом курсе, а потому к выпускному слегка поубавил пыл и засел за предметы, зная, насколько жесткие критерии приема. Его страсть к зельям и еще большая потребность помогать всем и вся, приносить пользу, стать кем-то значимым и важным, продолжать видеть гордость во взгляде отца, память о дедушке и бабушке и их трагическая судьба стали в совокупности причиной не просто быть целителем, а лучшим в своем роде, к чему он стремится по сей день. В Святом Мунго Роб успешно прошел стажировку под покровительством и опекой Эдди Кармайкла, нынешнего главы отдела “Недуги от заклятий”. Мистер Кармайкл никогда не выставлял на показ своего истинного отношения к подопечным, будучи одинаково строгим и жестким с каждым новобранцем, потому как от их работы впоследствии зависели жизни волшебников, но Робин смог завоевать его расположение и симпатию открытостью, добротой, тягой к теоретическим знаниями, способностями в их практическом применении, природным обаяниям, став воплощением отцовских ожиданий. Он один из немногих, кто выдерживал, порой, излишне саркастическую манеру, язвительность, сложность характера Кармайкла и остался в его отделении после стажировки. Робин стал его протеже со всеми шансами в далеком будущем, когда Кармайкл, наконец, получит место главы Святого Мунго, занять пост главы отделения. Именно мистер Кармайкл, зная о магловских увлечениях подопечного, подарил ему на двадцать пять лет мотоцикл. Он был одним из немногих, кому всегда удавалось управляться со вспыльчивым, эмоциональным, дерзким, своенравным поведением Робина, а потому он превратился для юноши в настоящего наставника и старшего приятеля, можно сказать даже брата, потому с родным Лукасом он виделся лишь на семейных торжествах и не поддерживал никаких контактов (сам брат не горел желанием быть частью семьи, а Роб был слишком гордым, чтобы первому сделать шаг навстречу). Конечно, родной отец навсегда останется самым главным человеком и образцом в его жизни, но, как оно часто бывает, родителям не всегда раскрывают все тайны, отчасти желая уберечь их от правды, отчасти из-за страха разочаровать. С Кармайклом он был откровенным, доверяя и обращаясь за советом в профессиональном, а иногда и житейском плане. Они обсуждали политику, перемены в магическом мире, во многом придерживаясь схожих взглядов на ситуацию вокруг. Робин всегда выступал в поддержку сквибов (он мечтал отыскать причину и лечение этой проблемы, чем они занимались в рамках научно-магического проекта вместе с Кармайклом) и магглов, хоть и признавал, что насильственные попытки объединения двух миров также являются крайностью, потому что магическое общество не готово принять магглов, а многие магглы не желают становиться частью магического мира. Он считал, что волшебники в ответе за магглов, но не имеют права единолично решать судьбу мира. Он также выступал в защиту магических существ и был против гонений, поддержав волну недовольств после смены политического режима и провозглашения возвращения к традиционным устоям.
Видимо, удача не может сверкать постоянно своей белоснежной улыбкой, потому что в октябре этого года вся жизнь Робина вывернулась наизнанку. Поступивший с подозрением на магический вирус волшебник был переведен в отделение Лонгботтома и Кармлайка, когда причину недомогания так и не удалось определить, а сам волшебник казалось находился в бреду, причем с каждым днем состояние его ухудшалось. Он не мог назвать точную дату, когда ему стало хуже, но факт в том, что в госпиталь он обратился с запозданием после попыток вылечить хворь антиростудными зельями. Безуспешно. Оба целителя пришли к выводу, что магглорожденный волшебник стал жертвой некого проклятия. Пока они пытались найти способ поставить пациента на ноги было упущено драгоценное время. Во время вечернего обхода в изолированной палате мистера Салливана произошел несчастный случай. Мистер Салливан оказался обращенным прошлым полнолунием оборотнем, и к встрече с волком оба целителя были совершенно не готовы. Наделенный быстрой реакцией и привыкший действовать, а не раздумывать, Робин без колебаний и сомнений встал между своим наставником и зверем. Оборотень сомкнул челюсти на его плече, отшвырнул, как тряпичную куклу в сторону, и унесся в коридор. Немногим позднее он был задержан в главном холле больницы, обезврежен и сильно ранен, а на утро отдан в руки аврорам. Со слов охранников, которые расправились с оборотнем, Салливан, придя в чувства, клялся, что не знал о своем недуге, что действительно был укушен с месяц назад, но с дуру решил, что то псина цапнула его за ногу. Роб узнал подробности от Кармлайка, который поспешил увести подопечного через каминную сеть к себе домой и уже там занялся раной. Его привязанность к Робину и отцовские чувства стали причиной сокрытия всей правды о произошедшем. В документации он поменял смены Робина местами так, что в ту ночь он не дежурил и не находился в больнице. По официальной версии Кармлайк зашел в палату, когда оборотень громил мебель, а после оттолкнул его в сторону и исчез в открытую дверь. Из-за кратковременной потери сознания целитель не смог преследовать пациента. Когда он очнулся, Салливан уже был обезврежен охраной.
Грамотно составленной историей, пользуясь всеобщим уважением, доверием и признанием, глава отделения сохранил место целителя для Робина. Кармлайк считает своего подопечного действительно одаренным волшебником, который может совершить много открытий и помочь не одному волшебнику, и оправдывает этим свое нарушение закона и несоблюдение правил. Молодой человек не зарегистрировался в министерской службе, не смог сообщить правду семье, но стал чаще отказываться от совместных ужинов, перестал наведываться в гости, не зная, как посмотреть в глаза родителям. Он слишком ценит свою работу, боится потерять должность, друзей, семью, к тому же понимает, что в больнице Святого Мунго у него больше шансов помочь и себе, и другим оборотням. Роб примыкает к организации “Б.А.М.С.”, стремясь вернуть магическим существам их былые права.
СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
Владеет невербальной магией. Преуспевает в целительстве. Способен сварить практически любое зелье. Имеет талант в области Чар. Занимается экспериментальной деятельностью, разрабатывая новые и более совершенные зелья и заклинания. Владеет вызовом Патронуса, который принимает форму ястреба.
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Участник движения Б.А.М.С., желая вернуть прежнее перемирие между магическими существами и волшебниками. Выступает в поддержку магглов и сквибов. Не согласен с новым режимом и политикой возвращения к традиционным ценностям. В силу обостренного чувства справедливости и отбитости, в каждой бочке затычка, особенно если бочка под лозунгом “Мир, дружба, жвачка!”.
ИГРОВЫЕ АМБИЦИИ
Политика, экшен, драма, ангст, движуха, развитие основного сюжета. Я согласен подписаться под любыми плюшками и пирогами, лишь бы интересно-весело-задорно (или не очень весело).
СВЯЗЬ С ВАМИ: | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ: |
День не предвещал ничего хорошего. Нет, Вейн не испытывал пламенных чувств к предсказаниям, а Прорицания сменил на Нумерологию после первого же занятия на третьем курсе. Своему предчувствию Вейн тоже не привык доверять, по той причине, что оно подводило его слишком часто. Но вот подозрительная тишина, которая царила в Выручай-комнате утром, наводила на не самые лучшие мысли. Неудивительно, если последние два месяца ты привык просыпаться под топот коллег по несчастью, да такой, что создавалось впечатление, что вокруг твоего гамака бегал Хагрид и несколько его ближайших родственников, но никак не меньше. Сегодняшним утром не было ни разговоров, ни шагов, ни прочей студенческой возни, которой обычно сопровождалось начало нового дня в их чудо-укрытии. На минуту Вейну показалось, что он проспал все на свете - и подготовку к войне, и саму войну, и ее исход. Это было бы не удивительно, учитывая, что и без того ужасная привычка засыпать после полуночи перелилась в привычку засыпать под утро. А что поделаешь, если то учебник занимательный нашелся, то зелье надо доварить, то колдографии рассортировать. К сожалению очень многие снимки так и остались на стене в спальне Хаффлпаффа, потому что собирался он так быстро, что успел сложить лишь самое необходимое, да прихватить пару альбомов. А дальше бегом в Выручай-комнату, пока Амикус Кэрроу не опомнится, не догонит и не добавит сверху еще парочку круциатусов, а то и вовсе смертельным в спину и все дела. С того злополучного дня, который выпал на седьмой день марта, Вейн, как и два десятка других студентов, большую часть времени проводил в этих четырех стенах, которые служили защитой. Здесь были либо те, кому угрожает опасность от Пожирателей смерти, прописавшихся в Хогвартсе на постоянное место жительства, либо те, кто был в корне не согласен с методами обучения. Обычно одно подкрепляло другое.
Когда Вейн все-таки решился открыть глаза, сначала один, затем другой, щурясь от яркого света, льющегося из ненастоящего окна, то не обнаружил в комнате никого, кроме Терри, которого оставляли здесь, видимо, из-за его обнаружившихся способностей в колдомедицине. Бут не раз залечивал и его собственные ранения, полученные из-за нарушения дисциплины, а также помог ему в день переезда в Выручай-комнату, когда он появился на пороге с дорожной сумкой и окровавленным лицом.
Впрочем, тишина была недолгой, также как и покой. Он только и успел, что подставить лицо под холодную воду из-под крана и сжевать остатки вчерашней стряпни Абефорта с громким названием "кексы", как комната начала менять свой внешний вид. Его родной гамак превратился в мягкий пуфик нежно-розового цвета, а перед ним выросла гора из предметов различного предназначения, в быту называющихся хламом. Послышался звук захлопнувшейся двери, тишину нарушили два знакомых голоса, несомненно принадлежащих его однокурсницам. Сьюзен, а это несомненно была она, восторженно воскликнула, и, судя по звукам, полезла на эту самую гору из мусора. Видимо ее восторгов никто не оценил, шаги отдалились и послышался вопрос, с чего бы им начать. Тут уже подключился и Терри, желая узнать, что происходит в мире ином, точнее за пределами Выручай-комнаты. Вейну тоже хотелось бы это знать, но одновременно с этим желанием был страх услышать что-то вроде: "Хогвартс захвачен". Он еще помнил тот день, когда пришла короткая записка от матери: "Министерство пало. Отец в Азкабане. Меня перевели в другой отдел". Несмотря на весь тот холод, что был между ним и родителями, он любил их, как никого другого. И это было ударом, словно ты до последнего цеплялся за уходящую из-под ног землю, а потом кто-то одним движением вырвал ее, оставив тебя, растерянного и одинокого, в огромном и пустом пространстве. И именно из-за магглорожденного отца братец и сестра Кэрроу, видимо получавшие списки фамилий, начали цепляться к каждому его действию. Даже колдограф хотели отобрать. Но он отстоял право на хоть какую-то собственность.
Ответ оправдал и утренние опасения, и ожидание, затянувшееся в несколько месяцев, заставив сердце пропустить удар, чтобы потом оно начало колотиться в несколько раз быстрее. Чего лукавить, он знал, что рано или поздно час икс настанет. Это был лишь вопрос времени. Но всегда кажется, что нежелательные события происходят слишком рано - вот еще бы чуть-чуть. И этого "чуть-чуть" никогда не бывает достаточно. Потому что к этому нельзя быть готовым никогда. А чего хотеть? Они группа подростков, в большинстве своем напуганных нависшей над головой, словно грозовая туча, войной. Они были лишены безмятежных школьных будней. А теперь могут лишиться и взрослой жизни. И даже если каждый из них уверен в том, что пойдет до конца, это не означает, что они хотят ступать на тропу смерти и крови.
Он продолжал сидеть в углу, все также невидимый за горой хлама, пока до его сознания не дошел весь смысл сказанного. Если война начнется не через час, так через два, значит пора бы и ему принять участие в этой самодеятельности под названием Отряд. Не просто послушать других, оставшись тенью в дальнем углу, вставляя что-то невпопад, а именно принять участие. Его взгляд так не вовремя зацепился за оловянный котел, который был в еще довольно пригодном для работы состоянии, и он не смог удержаться. Как-никак, но котлы у него были в дефиците. А он ведь сейчас не только над собственными зельями работал, но и пополнял запасы самых простых используемых для лечения ожогов, ран и кровотечений. Попытка появиться, просто поздоровавшись со всеми, провалилась с треском. Рука потянулась за котлом, гора угрожающе покачнулась и с грохотом обрушилась на пол. А он стоял на виду у всех с прижатым к груди колдографом и оловянным котлом в руке. Чувствуя себя крайне глупо, словно его застали за подслушиванием чужих разговоров, Вейн переступил с ноги на ногу, а затем все-таки решил подойти к собравшимся.
-Нам бы карту Хогвартса, - все еще стоя, обратился он ко всем сразу. -Я к тому, что раз нас окружили, то неплохо бы продумать, кому и куда идти встречать смерть. Сдаваться смысла нет - все равно не помилуют, а сравняют с землей. Так хоть за благую цель. А там глядишь и выживем. А что? Дементоры нам не страшны - патронусов все умеют вызывать. Оглушить можем, палочку отобрать тоже. Я вот успел за эти месяцы запасы самых простых лечебных зелий сделать. Так о чем я говорил? Вот, карту или самим набросать список частей замка. Паника и непонятные телодвижения ни к чему хорошему не приведут. А если каждый будет знать, за что он отвечает, то сможем действовать слаженно. Или хотя бы постараться.
Отредактировано Robin Longbottom (2019-03-27 00:04:51)